Читать книгу - "Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны - Александр Во"

работы будут доступны всем, потому что я не желаю, чтобы они пылились в библиотеках во вред композиторам^[530].

Рапп собирался бороться за что-нибудь из списка заказов Пауля, и после смерти Прокофьева смог получить копию концерта для левой руки от вдовы композитора. В 1956 году, к вящему неудовольствию Пауля, он подготовил мировую премьеру в Берлине. Он ужасно не любил Пауля. В письме чешскому пианисту Отакару Холману Рапп отметил: «Я и раньше думал, что в игре Витгенштейна не может быть ничего особенного, но то, что я услышал в записи, было неописуемо плохо…

Я ужасно разочарован. Он вообще не пианист!

Для меня Витгенштейн теперь всего лишь богатый дилетант»^[531].

Паулю следовало раньше уйти со сцены, но он был боец, и каждое выступление было для него проверкой выносливости и нервов. Бросить означало признать неудачу, по крайней мере для него, что было недопустимо. Он продолжал ездить в турне и выступать, все хуже и хуже из-за последней болезни, пока до смерти не остался год. Его толкало не тщеславие: в душе он был скромным человеком. «Вы слишком меня переоцениваете, — писал он своему ученику Леонарду Кастлу незадолго до смерти. — Число моих заслуг невелико, а оставшееся немногого стоит, и это не ложная скромность, а правда»^[532].

Конечно, этот же самый коктейль из гордости, чести и упрямства стоял на пути примирения с братьями и сестрами, но здесь все Витгенштейны были похожи — и каждый в равной мере виноват. Когда Гретль и Пауль должны были на судебных слушаниях в Нью-Йорке присягнуть от имени друга, подавшего на гражданство США, оба послали представителей, поскольку не хотели встречаться друг с другом. Как говорит Гретль: «Я была уверена, что ему ненавистна даже мысль о встрече со мной, поэтому я отправила адвоката»^[533]. Гермина призналась, что на смертном одре она часто думала о Пауле, но так и не попросила о встрече с ним, а когда она умирала, Людвиг предположил: «Думаю, она хотела восстановить мир, так сказать, со своей стороны и погасить всю горечь»^[534]. Но ради этого ничего не было сделано.

Похожая ситуация возникла с отчетом Пауля касательно большой ссоры по поводу фонда Wistag. Он заказал его, «поскольку он может потом понадобиться, чтобы спасти мою честь»^[535], но адвокату отдал указание: «Изначально я хочу попросить тебя не посылать копию моему брату; сделай это, только если он прямо попросит». Конечно, Людвиг ничего подобного не сделал и потому так его и не прочел, несмотря на тот факт, что в окончательной форме отчет предваряла заметка: «Настоящее является не только приложением к моему завещанию и предназначается, в первую очередь, не для моих детей, а для моего брата, который живет в Англии»^[536].

Если бы Пауль был дома, когда Людвиг приезжал в 1949 году, горькая вражда — по крайней мере, какая существовала между братьями — могла тут же и закончиться. Оба переживали по поводу раскола, но, за исключением одного случайного визита Людвига, никто не был готов сделать первый шаг. Марга пыталась несколько раз свести их вместе, но ее попытки были неуклюжими и вызвали большую обиду. Людвиг писал Рудольфу Кодеру в марте 1949 года: