Читать книгу - "Великие психологи - С. И. Самыгин"

Мое имя — Роберт Хоат Трайон. Я умер много лет тому назад и должен признаться, что ваше предложение приехать сюда и выступить перед вами очень удивило меня. Между прочим, вы забыли прислать мне билет на самолет, а поездка в штат Нью-Мексико из нового места моего обитания стоит очень дорого. Там также очень трудно получить выездную визу; они даже не знают точно, какой паспорт мне выдать.

В любом случае, именно эти причины заставили меня колебаться, прежде чем я принял ваше любезное приглашение, хотя мне все еще непонятно, почему вы пригласили меня. В конце концов я все-таки решил приехать, главным образом из любопытства. Я полагаю, вы хотели встретиться со мной, чтобы услышать от меня рассказ о моем времени, о моей жизни и работе. Я постараюсь выполнить ваше желание.

БИОГРАФИЯ

Я родился 4 сентября 1901 года в городе Бьютт, штат Монтана.

Я происхожу из так называемых «бедных рабочих слоев». Мой отец зарабатывал на жизнь слесарным ремеслом. Мои отец и мать были не слишком образованными людьми, они оба закончили только начальную школу. Никому из моих братьев и сестер, а у меня их было семеро, не пришлось учиться дальше после окончания средней школы. Мы всегда были бедны, и до самого дня смерти я привык думать о себе как о «рабочей косточке». Я скончался 25 сентября 1967 года в Беркли, штат Калифорния, в возрасте 66 лет.

ОБРАЗОВАНИЕ

Когда я был еще совсем маленьким, моя семья переехала в Лос-Анджелес. Я совершенно не помню этот переезд; видимо, это было примерно в 1904 или 1905 году. Я вырос в Лос-Анджелесе, который в то время был очень живописным маленьким городом, стоящим на фоне гор неподалеку от океана. Я был хорошим учеником и окончил среднюю школу с высокими оценками. В качестве награды за отличные успехи в учебе я, первый из всей моей семьи, поступил в колледж — в Южное отделение университета штата Калифорния, в наши дни известное как ЮКЛА (UCLA). Основным моим предметом был английский язык. В то время там можно было отучиться только два курса, а для продолжения образования нужно было ехать на север, в Беркли. Именно так я и поступил и продолжал заниматься английским языком. Тогда, да и всегда, я лелеял мечту стать писателем. В годы, когда я специализировался в английском, я встретился с некоторыми очень интересными людьми. В основном это были журналисты из Сан-Франциско, образовавшие вдохновлявший меня кружок «богемцев». Мы могли бесконечно беседовать о политике, философии и литературе, поглощая при этом огромные количества пива. Пиво, должен вам сказать, сделалось тогда и осталось одним из самых больших моих пристрастий. Кстати, могу добавить, что в последние 30 или более лет мне было очень трудно получить стаканчик холодного пива. В то время я также встретил свою первую жену, Кэролин, познакомившую меня с психологией, в которой она специализировалась. Она убедила меня прослушать курс лекций одного из ее профессоров. Я согласился. Я был зачарован. Я оставил свои мечты о писательстве — когда вы молоды, ваши пристрастия быстро меняются, — и я начал читать литературу и специализироваться в области психологии. Имя того профессора было Эдвард Толмен.

После окончания университета мне предложили остаться в Беркли в аспирантуре. Я согласился и в 1928 году получил степень доктора философии в двух областях — психологии и генетике. Я учился в аспирантуре с людьми, некоторых из которых вы, вероятно, помните; позвольте мне назвать несколько фамилий соучеников из числа моих друзей: Йошиока, Макферлейн и Тинклпо. Нашими учителями были Толмен, Францен и Стрэттон. Толмен учил меня психологии, Францен — статистике, а Стрэттон — ну, от Стрэттона я мало чему научился.

Будучи апирантом, я опубликовал две статьи, обе об эффектах ненадежности измерений на межгрупповые различия. Обе мои статьи были напечатаны в «Журнале сравнительной психологии» (Journal of Comparative Psychology) и обе произвели некоторое впечатление на местные психологические круги в целом и на профессора Толмена в частности. Моя диссертация, озаглавленная «Индивидуальные различия на последовательных этапах научения», была принята факультетом психологии в 1928 году.

В те дни многие психологи изучали процессы научения. Публиковались данные разнообразных экспериментов по изучению сущности процесса научения. Помимо этого, Лешли использовал научение в своих попытках исследования кортикальной локализации функции для получения энграммы. С помощью экспериментов по научению другие психологи изучали мотивы и побуждения, и так все и шло, все дальше и дальше; все вокруг занимались исследованиями процесса научения.

В то время ученые считали необходимым исследовать процесс научения в качестве средства для измерения умственных способностей. Поэтому, как было бы естественно предположить, следовало дать точное количественное определение научения. Но это было не так. Понятие научения всегда описывалось в терминах «кривой научения», представляющей собой график зависимости среднестатистической умственной работоспособности испытуемых от последовательных этапов в процессе научения. Такое описание представлялось мне неадекватным, и я решил придумать что-нибудь для устранения этого несоответствия. Я провел испытания с сотнями крыс в двух очень сложных лабиринтах, исследуя индивидуальные различия в их обучаемости со всей возможной тщательностью и коррелируя выполнение задания крысами на различных стадиях процесса научения.

Моя диссертация имела скромный успех. Она убедила меня в том, что надежные и значимые показатели научения могут быть получены и что можно многое узнать о процессе научения, проводя кропотливые эксперименты с животными на различных стадиях приобретения ими навыков. Моя диссертация также убедила профессора Тол мена в том, что я разбираюсь в статистике и что меня следует привлечь к преподаванию этого предмета моим коллегам-аспирантам. Мы обсудили с Толмечом его предложение стать инструктором (младшее преподавательское звание в университетах США в то время) психологии в Беркли.

НАЧАЛО КАРЬЕРЫ

У Стрэттона, возглавлявшего в то время факультет психологии, имелись совершенно другие идеи на мой счет. Похоже, что он был настроен категорически против меня. Я не знаю, чем это объяснялось, но подозреваю, что он не считал меня джентльменом и потому полагал, что я недостоин занимать академическую должность, особенно на руководимом им факультете. Стрэттон указывал в качестве довода, что я хожу на работу без пиджака, к тому же в одной и той же рубашке. Что еще хуже, он считал, что у меня грязные ногти. Это служило для него доказательством того, что я не являюсь джентльменом. В любом случае, он упорно возражал против моего назначения. События сложились таким образом, что усилия профессора Стрэттона не увенчались успехом.

В 1928 году Тол мену предложили возглавить факультет в Гарварде. Он воспринял это предложение с большой серьезностью и отправился на встречу с президентом университета штата Калифорния Спраулом. Толмен согласился занять предлагаемую ему должность на трех условиях. Он просил, во-первых, чтобы Чарли Гонзика назначили его лаборантом на полной ставке. Гонзик работал лаборантом на факультете в Беркли и потерял несколько пальцев на правой руке в результате несчастного случая. В то время компенсации за полученную на работе травму не выплачивались, и Толмен чувствовал себя обязанным помочь Гонзику с работой. Во-вторых, он попросил о небольшой прибавке к жалованью для себя. И, в-третьих, он настаивал на том, чтобы меня назначили инструктором психологии. Все три просьбы Тол мена были удовлетворены, и я — сын слесаря, в грязной рубахе, с грязными ногтями и тому подобными «недостатками» — был назначен на почетную должность инструктора психологии в университете штата Калифорния, Беркли. Я проработал в этой должности всю свою жизнь и никогда не покидал Беркли, за исключением военного времени и поездок с лекциями время от времени.