Читать книгу - "Цунами - Николай Задорнов"

У матросов и с китаянками вообще отношения прекрасные. Как каждый белокурый северянин, матрос падок на смуглую красоту, и тот, кто давно служил в этих морях, как Джон Бриджерс, ни за что не сменял бы свою тоненькую, изящную китаянку Дженни из глубины пропахнувших чесноком трущоб Гонконга на англичанку или немку с большими ногами и с еще большими, непосильными для матроса видами и претензиями на благосостояние.

Английский флот в этих морях нов и хорошо вооружен. В портах, открытых по мирному договору с китайцами после опиумной войны, стояли винтовые суда с дальнобойной артиллерией, и, когда надо, на берег высаживалась морская пехота. Известие о том, что красные мундиры самые храбрые и смелые, широко распространилось повсюду. Любопытно, достигло ли оно Японии?

Вот теперь отряды красных мундиров идут туда. Джон Бриджерс их терпеть не мог еще из ревности. Кто сказал, что они самые храбрые?! В этом можно уверять разномастных новичков на эскадре – часть из них католики-ласкары,^[109] – но не такого смельчака, как Бриджерс.

На зимнюю охоту? На Камчатке, говорят, мороз даже сейчас, летом. Если Джона Бриджерса спросят, чем он доказал свою храбрость, то он не станет отвечать. На ост-индской и на китайской эскадрах это и так известно. На парад он надевает медали. Но дело не в этом.

Он служил у Чарльза Эллиота, стоял с ним рядом, видел сам, как этот великий моряк, разговаривая со шкипером китайского корабля, вынул из-за пояса пистолет и спокойно прострелил пирату голову.

Доблесть невелика! Так вы скажете? Но надо было видеть, как это спокойно сделано. Чарльз Эллиот натерпелся от китайцев и пробовал их уговаривать, всегда полагая, что англичане и китайцы лучшие друзья. А кончил тем, что основал Гонконг. Джон под его командованием стал смельчаком. Особенно когда охотились за китайскими значками; это что-то вроде вымпелов на их джонках правительственного флота.

«Ребята, добудем еще одну…» – так, бывало, говорили товарищи. И добывали. На каждом судне была своя коллекция таких трофеев. Это на реке Жемчужной.

В виду ее низких заиленных берегов, между мелей, лоцманам известны глубины. На островах китайские идеалисты захватили однажды громадный склад опиума и сожгли. Зрелище было эффектное. Джон сам видел. После этого наш Чарльз перестал посылать унижающие достоинство британца письма к китайскому уполномоченному, и началась стрельба. А потом явились красные мундиры, не понимающие еще ни красоты плоских пейзажей на Янцзы и Жемчужной, ни прелести китайских кварталов, ни всей высоты наслаждения смесью ханьшина черт знает с чем, доставку которой хорошие китайцы – друзья моряков, бомбардировавших их город, – не прекращали во время войны.

Джону никогда и в голову не приходило, есть ли у Дженни какое-либо собственное отношение к войне. Она китаянка, но она, конечно, на моей стороне. Она женщина!

Такова была печалившая Джона история красных мундиров, которую он вспоминал, стоя с ружьем на вахте, когда по трапам на корабли, стоящие на рейде напротив Шанхая на реке, подымалась морская пехота.

Шанхай кое-чем похож на Гонконг. Улица богатых домов с колоннадами и с тяжелыми каменными оградами подошла, как кажется с рейда, к самой реке.

Тут, в Шанхае, не бывало таких побоищ, как в Кантоне, но морскую пехоту привозили сюда, в опасных случаях она высаживалась и, поддерживая порядок, стояла лагерем в городе, а в последнее время селилась в особо отстроенных, укрепленных казармах. Это с тех пор, как у китайцев идет гражданская война и они между собой дерутся под самым городом Шанхаем.

Джон прохаживается с ружьем и зорко оглядывает проходящие лодки китайцев, чтобы какая не подошла к борту и не взорвалась вместе с пароходом. «Но зачем нас гонят на север? После Японии мы должны, говорят, идти к берегам Сибири. Япония, конечно, очень интересна. Но к тому времени, когда адмирал припугнет японцев, уже все будет уничтожено у берегов Сибири другой английской эскадрой, которой командует Прайс. Зачем же нам туда? Уничтожать то, что уже уничтожено? И что в Японии? Как там почувствует себя морская пехота?» В Гонконге, когда уходили оттуда, провожая Джона, милая Дженни дала понять, что она будет очень плакать, потому что ведь это очень страшно. Японцы не китайцы. Китай – великая держава, и китайцы – очень большой народ, и они ничего не боятся. Они мирны. А японцы живут среди моря, и каждый японец, как она слыхала от американских моряков, ходит с двумя саблями и может очень остро обрезать и не побояться красномундирников в прибрежной войне. «Вы объясните им, что красные мундиры всех побеждают, – просила Дженни, – а то они могут не понять!» «Сволочи эти американцы!» – думает Джон.

Дело в том, что трудно вести войну с Россией из Гонконга. Нужны другие порты. Где? Адмиралтейство требует от нервного и властного адмирала сэра Джеймса Стирлинга занятия порта в Японии на ее северном острове, куда открыт доступ кораблям всех морских держав, если точно следовать духу договора Перри. Но пока еще нет доступа английским кораблям.

Говорят, что можно занять удобную бухту на Татарском побережье. Для этого послать суда адмирала Стирлинга на поиски бухты. Повод для похода туда – война с Россией. Но Стирлинг полагает, что на суше подле русских поселений занятие бухты принесет больше хлопот, чем пользы. Бухту на материке между Россией и Кореей, можно занять, но лишь впоследствии. А начинать дело надо оттуда, где продовольствие и топливо в изобилии, есть услужливые рабочие руки и где база будет отделена морем от России, не имеющей сильного флота.

Эскадра адмирала Стирлинга шла в Японию, чтобы заключить договор с японцами о вечной дружбе и торговле.

Хотя сэр Джеймс брал с собой морскую пехоту, но миссия была очень дружеская, а хорошее вооружение и боевая готовность эскадры оправдывались вполне военным временем.

Нервное лицо адмирала подергивал тик. Надо занять базы для поддержания флота Прайса и потом присоединиться к нему и наносить удар за ударом, по очереди посылая многочисленные суда на отдых и для освежения в Северную Японию.

Загружены бочки с солониной, живые быки, свиньи, бараны и куры. Грузили еще до прибытия морской пехоты. Для животных, чтобы не теряли в весе, взят корм в отличной упаковке. Доставили компрадоры прямо в контору купца из деревень.

Не только быки и бараны. Но даже индейки. Адмирал любит индейку в праздничный день, когда, переодевшись в штатское платье, в белоснежной крахмальной рубашке с большим стоячим воротничком и с пышным бантом, с салфеткой накось через широкую осанистую грудь, он сядет за стол и возьмет серебряные нож и вилку. Начинается священнодействие. Тогда он позволяет своему сыну, лейтенанту Артуру Стирлингу, командиру колесного парохода «Барракуда», явиться в свой салон не как к адмиралу, а как к отцу.

Продовольствие взято в изобилии, самое лучшее. В Европе даже не знают всех тонкостей, изобретенных китайцами. Их птица и скот особенно хороши, мясу придан какой-то особенный чудесный вкус и аромат. Конечно, если от парней в жилой палубе индейки не наберутся запаха дезинфицирующих лекарств, табака и гнилого пота. Так эскадра готова к длительному плаванию. В тропиках в августе и сентябре англичане запаслись всем для Рождества и зимних праздников. Конечно, от благородных коммерсантов были присланы перед самым отходом подарки, в том числе довольно дорогие. Очень тронуло Джеймса Стирлинга, что, как всегда, от китайских богачей подарки были дороже и замечательней, чем от подданных королевы. Уполномоченный и компаньон лондонской фирмы, богатый еврей, прислал вдобавок к купленным еще сотню лучших рождественских индеек, корм, клетки, поилки. А китаец-миллионер с поклоном поднес лично адмиралу запонки червонного ажурного золота и такую же булавку, обе вещи с бриллиантами, и еще зеркала и коллекцию фарфоровых чайников к сервизу.