Читать книгу - "Жанна д"Арк из рода Валуа. Книга 3 - Марина Алиева"

решившись. Англичане предприняли ещё несколько вылазок и даже захватили пленных, но король сигнала к атаке так и не дал. Только ближе к вечеру небольшой отряд из людей мессира Персиваля де Кагни затеял стычку возле самого английского лагеря, во время которой были захвачены пленные с другой стороны. Однако, с наступлением ночи, эта стычка завершилась ничем, и английское воинство даже не дрогнуло, словно нападали на кого-то другого.

Утром непонятное стояние продолжилось. Только теперь солдаты и командиры среднего звена, измученные ожиданием, выпускали пар оскорблениями настолько изощрёнными и злыми, что довели друг друга до полного бешенства. И, чтобы не простаивать безо всякого действия, в обоих лагерях взяли и перерезали глотки пленным, захваченным накануне.

Никто не успел ни запретить, ни помешать. Зато вина, которую Жанна без конца ощущала, достигла своего апогея и заставила признать, что никакие голоса на её молитвы не ответили.

Король на это великодушно промолчал.

А утром 16-го числа обе армии разошлись, так и не вступив в сражение. Бэдфорд, якобы, получил тревожные вести из Нормандии, то и дело пытающейся стряхнуть английское ярмо со своей шеи, а Шарль направился в Компьень, именно сейчас выразивший готовность открыть перед ним свои ворота, где собирался получить ключи ещё и от Бове.

Унизительное стояние завершилось.

Однако впереди ожидало унижение новое. В Компьене французского короля встретили Жан Люксембургский и епископ Арасский – послы от герцога Филиппа с предложением продлить перемирие до самого Рождества и на новых условиях, которые теперь весьма туманно определяли сроки сдачи Парижа.

Снова начались переговоры, во время которых армия, которая раскинула свои шатры за городской стеной, опять простаивала, наливаясь ленью и окончательно теряя боевой дух, дисциплину и веру. Между шатров и костров замелькали запретные до сих пор пёстрые накидки маркитанок, а походные алтари потеснили тележки торговцев. Некоторые капитаны ещё пытались препятствовать ленивому разложению, но, понимая, что противопоставить им нечего, постепенно смирились и сами. Иллюзия наступившей мирной жизни, казалось, разморила всех, словно сытный обед после долгого поста.

И только Жанна, по-прежнему не находила себе места.

Её жгло стыдом это первое поражение, которым она посчитала стояние у Монтепилуа. Но ещё горше было одиночество. Король запретил Деве оставаться при войске, дав понять, что сейчас это уже неприлично. Однако, капитанов, преданных ей, обязал лагеря не покидать. Так что, изо всей толпы, окружавшей её когда-то, при Жанне осталась только небольшая свита из герольдов, знаменосца, оруженосца Жана д'Олон, пажа Раймона и духовника отца Паскераля. Казначей Машелин остался в Крепи вместе с Клод, тоже сославшись на недомогание, а Пьер и Жан Арки находились в лагере за городской стеной.

Герольда Амблевиля Жанна отправила проведать Клод, и впервые за последние дни улыбнулась, когда возвратившийся юноша рассказал, что «паршивец Луи почти здоров, рвётся к Деве, и готов всех вокруг перебить, чтобы не удерживали».

Жанна как раз требовала от Амблевилля подробностей – как «Луи» выглядит и что «просил» передать ей на словах – когда Жан д'Олон объявил о приходе герцога Алансонского. Все, находившиеся в комнате тут же встали и с поклонами вышли, а сама Жанна поднялась, краснея и без конца одёргивая камзол, который, как ей показалось, стал вдруг нелепо топорщиться.

– Я думала, все меня забыли, – пробормотала она. И тут же простодушно добавила: – Но рада, что пришли именно вы.

Герцог без улыбки поклонился.

– Только скажи, и здесь будут все, кто помнит Орлеан и взятие Турели. И кому сегодняшний позор не даёт спать спокойно. Все они ждут не дождутся, когда ты снова поднимешь свои меч и знамя.

Жанна покачала головой.

– Это будет означать, что я пошла против своего короля. Но я не могу так.

Алансон молча посмотрел на неё. Потом обошёл комнату, осторожно и зорко, словно зверь, приглядываясь к тёмным углам.

– Нас никто не услышит? Эта дверь куда ведёт?

– В мою спальню.

– Какая-нибудь служанка там не сидит?

– Нет.

– А д'Олон всегда остаётся у двери, когда выходит?

– Не знаю. Я не просила его об этом.

Герцог выглянул за дверь, и Жанна услышала, как он что-то тихо кому-то сказал. Потом вернулся, сел на низкий стульчик, на котором недавно сидел Амблевилль, и потёр лоб ладонью.

– Я только что от короля… Несколько часов был вынужден слушать, как Ла Тремуй выторговывал у Филиппа ничего не значащие уступки. И это вместо того, чтобы всем нам быть сейчас в Париже и самим ставить свои условия!

Крепкие пальцы, трущие лоб, сжались в кулак, которым герцог с силой ударил себя по колену.

– Любой, кто в состоянии здраво мыслить, давно уже понял, что следовало сразу тебя послушать и идти на Париж безо всех этих фальшивых переговоров! Но наш король только улыбается! Я мог понять его нерешительность до коронации – тогда этому имелось, хоть какое-то объяснение. А сейчас отказываюсь что-либо понимать! Действия Ла Тремуя преступны – он соглашается на всё, что бы Филипп ни предложил! А Шарль только смотрит ему в рот и улыбается, улыбается, улыбается… Он любезен, как сват, сбывающий престарелую девицу, и покладист, как сама эта девица! Здесь, при дворе, все его превозносят – как же, его величество король-миротворец, ведь Шарлю намекнули, что англичане, не сегодня, завтра тоже заговорят о мире! Но я-то не слепой и не глухой, и вижу, и слышу по обе стороны городской стены! А там, в лагере, слово «миротворец» произносят совсем не так, как нравится нашему королю!

Жанна вскинула глаза и сделала предостерегающий жест, словно призывала герцога не забываться. Но Алансон и сам замолчал.

– Ты не думай плохого, – процедил он после паузы. – Я многим обязан Шарлю и всё ещё ему предан. Но не желаю быть преданным Ла Тремую, как и не хочу быть преданным им…

От тяжелого вздоха пламя в светильне покачнулось. По стенам, словно подгоняя разговор, заплясали густые тени. И герцог решился. Он встал и подошел к Жанне так близко, как только смог себе позволить.

– Мы должны пойти на Париж сами… Нет, Жанна, не перебивай! Мне стоило большого труда решиться на это. Но вспомни, как под Орлеаном ты дважды ослушалась Бастарда и победила! Теперь мы вместе – ты и я… А ещё – помнишь – «Кто любит меня, за мной!» Белое знамя, меч Мартелла и Божья воля… За нами пойдут. Де Гокур, Вандом, граф Клермонский, оба маршала – де Ре и де Ла Бросс, Сен-Север… У нас хватит и артиллерии, и солдат. Пусть это не всё войско, но достаточно для того, чтобы, наконец,