Читать книгу - "Елизавета Петровна - Николай Павленко"

Привлекательная внешность Елизаветы, ее «оболочка», отнюдь не соответствовала внутреннему состоянию ее организма. Признаки хронического недуга обнаружились у нее уже в тридцатипятилетнем возрасте. Одна из причин этого состояла в повседневном нарушении режима, о чем упоминалось выше. Приведем еще одно свидетельство обобщающего характера, которое объясняет странное поведение императрицы. Оно принадлежит перу секретаря французского посольства Клавдию Рюльеру: «Она не смела заснуть прежде утра, потому что сама была возведена на престол заговором, который удался благодаря темноте, ночью. Она так боялась быть застигнутой врасплох во сне, что приказала разыскать такого из своих подданных, который имел бы самый чуткий сон, и этот человек, по счастью уродливый, проводил в комнате императрицы все время, покуда она почивала».

К систематическому нарушению режима дня надобно присовокупить неумеренную еду и систематическое употребление горячительных напитков. Свидетельства о том, что Елизавета напивалась допьяна, у историков отсутствуют, но наблюдатели отметили чревоугодие, усиливавшееся употреблением вина. Главным временем для еды считался ужин, происходивший в ночное время, поближе к утру, и продолжавшийся два-три часа. Чревоугодие перемежалось импровизированным балом с участием узкого круга приближенных и не регистрировавшимся официальными источниками.

В отличие от отца, любившего выкушать бокал-другой анисовой настойки, дочь предпочитала венгерское вино. При дворе она содержала специального закупщика венгерского, унаследованного от Анны Иоанновны полковника Вишневского — того самого Федора Степановича Вишневского, который обнаружил в захолустной церкви певчего Алексея Розума, ставшего фаворитом цесаревны Елизаветы, а затем императрицы Елизаветы Петровны. За отличное выполнение поручений Елизавета Петровна возвела Вишневского в генерал-майоры.

Среди небогатого эпистолярного наследия императрицы сохранилось несколько ее писем к Вишневскому, свидетельствующих, с одной стороны, о том, что она знала толк в вине, а с другой — об огромном его количестве, закупаемом для нужд двора. В 1745 году Елизавета Петровна поручила закупить в Венгрии 375 бочек вина, из коих 75 велела отправить сухим путем, а остальные водным, после освобождения реки и моря ото льда. Императрица предупреждала о случившемся в последние восемь-девять лет неурожае винограда в Венгрии, — он родился низкого качества, что не мешало продавцам плохое вино выдавать за хорошее. Именно превосходного по качеству напитка Елизавета Петровна велела закупить в дополнение к 375 бочкам — еще 100 анталов (антал равен 60 бутылкам) старого вина, «каково есть лутчее»; адресату она писала, что ему известно, «какое вино на наш вкус потребно». В другом письме любительница венгерского запрещала покупать плохое старое вино и велела приобрести молодое, «доброе, сколько возможно более».

Не способствовал сохранению здоровья и отказ императрицы лечиться. Временами она послушно выполняла предписания придворных эскулапов, строго соблюдала диету и безотказно принимала рекомендуемые снадобья, но чаще всего игнорировала их. Здесь мы встречаемся с очередным парадоксом в поведении императрицы — она патологически боялась смерти и в то же время не принимала лекарств. Непоследовательность можно объяснить двумя обстоятельствами: либо страх быть отравленной преодолевал страх смерти, либо было неверие докторам в их способность избавить ее от недуга.

Портрет императрицы Елизаветы Петровны. Гравюра Е. П. Чемесова с оригинала Пьетро Ротари.1761 г.

Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Сведения о здоровье Елизаветы Петровны в источниках отечественного происхождения отрывочны. Их можно почерпнуть из депеш иностранных дипломатов, однако количество донесений в последние годы ее жизни поубавилось. Донесения много лет представлявшего прусский двор посла Мардефельда исчезли, поскольку Россия находилась в состоянии войны с Пруссией. Отсутствуют и отличавшиеся обстоятельностью донесения английского посла Уильямса — хотя с Англией Россия не находилась в состоянии военного конфликта, но английское правительство финансировало ее противника в Семилетней войне — Фридриха II. Приходится удивляться, как нерешительная Елизавета Петровна отважилась лично сказать в резкой форме послу Англии о нежелательности его пребывания в России. «Господин английский посланник, — сказала она Уильямсу на куртаге, когда тот намеревался поцеловать ей руку, — разве ваш двор желает иметь всю Европу себе врагом? Ваши каперы не уважали моего стяга. Князь Голицын (Александр Михайлович. — Н. П.), министр мой при короле Георге, требовал удовлетворения моих требований, оставались глухи. Потому и запрещаю всем моим министрам иметь с вами всякие сношения и приказываю вам лично выехать из Петербурга в течение недели. Да будет так, вы не получите другой прощальной аудиенции».

В итоге историки располагают донесениями только дипломатов союзных держав: французских послов Брейтеля и маркиза Лопиталя, австрийского — Мерси д’Аржанта и датского — графа Гастгаузена. Интерес союзников к здоровью императрицы понятен, если учесть, что им было хорошо известно преклонение наследника русского престола перед Фридрихом II и следующая отсюда возможность крупных изменений. Особенно волновало состояние здоровья императрицы датский двор, ожидавший попытки Голштинского герцога и будущего императора России отнять у Дании незаконно отобранное ею у Голштинии.

Симптомы опасного заболевания Елизаветы Петровны были отмечены в конце 40-х годов, когда «здоровье императрицы, согласно донесению английского посланника лорда Гиндфорда, находилось в большой опасности вследствие сильных колик и засорения кишок, приключившихся от простуды».

Очередной сильный приступ болезни запечатлел тоже английский посланник Уильямс в 1755 году: «Здоровье императрицы очень плохое. Она харкает кровью, страдает одышкой, беспрестанно кашляет, у нее пухнут ноги, и она страдает грудной водянкою. Несмотря на это, она танцевала со мной менуэт». Исполнением менуэта, доставившим императрице, надо полагать, едва терпимую боль, она пыталась убедить и себя, и своего собеседника, что у нее достаточно сил, чтобы тряхнуть стариной и показать прежнюю любовь к танцам. Чем дальше, тем болезнь проявлялась в более острой и угрожающей форме. В глубоком обмороке императрица оказалась в 1756 году, из которого эскулапы с большим трудом ее извлекли, затем в 1757 году.