Читать книгу - "Темза. Священная река - Питер Акройд"

Елизавета I дала ему прозвище Вода (Water), убрав в его имени Walter одну букву. Живя в Дарем-хаусе на берегу Темзы, он грезил о реках богатой золотом Америки. Темза могла соединяться в его мечтах с Ориноко. Темза XVI века давала Уолтеру Рэли образ человеческой судьбы и современного существования. Это была река монархов, путешественников, исследователей и купцов. Образ реки как столбовой дороги жизни глубоко впечатался в его воображение. Но однажды он испытал на себе иронию судьбы. Река повлияла на историю жизни самого Рэли особым образом. В 1618 году после периода домашнего ареста, которому он был подвергнут вследствие неудачи экспедиции за золотом Ориноко, он попытался бежать и поплыл от Тауэрского дока вниз по реке к открытому морю. Однако либо он, либо его матросы не рассчитали силу прилива; они добрались только до Грейвзенда, вернулись в Гринвич и там были схвачены. Его план расстроила сама Темза.

Приходит на ум много разрозненных литературных ассоциаций с Темзой. В доме у реки на Парсонс-грин жил Сэмюэл Ричардсон; Филдинг написал “Тома Джонса” в Твикнеме на улице Холли-роуд у Темзы; Фрэнсис Бэкон в 1593 году жил в Твикнем-парке. Р. Д. Блэкмор написал “Лорну Дун” в Теддингтоне, Гей сочинил “Оперу нищего” в Хеме. Эдуард Гиббон родился у реки в Патни; он ходил в школу в Патни и в Кингстон-Апон-Темзе.

Многие персонажи художественных произведений – в том числе отверженные, такие, как Мэгвич из “Больших надежд” Диккенса и доктор Фу Манчу из романов Сакса Ромера, – также обитали и добывали себе хлеб насущный подле реки. В 1929 году Сакс Ромер писал о Фу Манчу, что Темза была “его магистралью, его линией коммуникации, по которой он перемещал свои таинственные силы… Он всегда устраивал штаб-квартиру на берегу реки”. Стоит вспомнить, что некоторые эпизоды романа ужасов Брэма Стокера “Дракула” (1897) происходят в районе устья Темзы. Дракула переправляется здесь через реку по пути в Бермондси после того, как его не пустили в его дом в Перфлите. Ему необходимо было попасть на паром во время отлива, незадолго до часу ночи, ибо вампир “мог пересекать проточную воду лишь в такой момент прилива или отлива, когда течение замирает”. Пристань в Перфлите недалеко от отеля “Ройял” существовала до недавнего времени.

Описываемый Стокером пейзаж близ устья Темзы становится фоном для появления “не-мертвой” нежити: “…великолепная дымная красота заката над Лондоном, пылающий багрянец, чернильные тени и все великолепные оттенки, возникающие на грязных облаках и грязной воде”. Джонатан Харкер нашел для графа дом в Перфлите у окольной дороги, обнесенный “высокой стеной старинной постройки из массивных камней”; вокруг дома много деревьев, здесь же – “глубокий темный пруд или, вернее, озерцо, видимо, питающееся подземными ключами”. Это – пейзаж эстуария.

К XIX веку принадлежит целый ряд величайших авторов, писавших о Темзе. Мы воздержимся, пожалуй, от того, чтобы отнести к их числу Пирса Игана, хотя его “Паломники Темзы” (1839) были при жизни автора чрезвычайно популярны; здесь проза чередуется со стихами, что, как мы видели, весьма типично для литературы, посвященной Темзе. Произведение выдержано в бодром и “плутовском” фирменном стиле Игана, идеально соответствовавшем вкусу публики начала XIX века, для которой “Старый Отец Темз и его ближайший сосед Океан соединяют в себе все, что может порадовать и привлечь даже самого бесстрастного из наблюдателей; но для кокни – или, если вам это словцо не нравится, для уроженца Лондона – они служат источником несказанного удовольствия”.

Но, если мы хотим услышать подлинную музыку XIX столетия, нам следует обратиться к Чарльзу Диккенсу – к великому символическому прозаику того времени. Для Диккенса Темза была прежде всего рекой слез и мрака. В своих ранних журналистских очерках, подражая стилю популярных городских авторов, подобных Пирсу Игану, он описывал пароходные экскурсии по Темзе и прочие речные удовольствия. Но истинное его ощущение реки было глубже и темней любого напускного оптимизма. На берегу Темзы он расстался с надеждой. В двенадцать лет ему пришлось поступить работать на фабрику Уоррена по производству ваксы (Хангерфорд-стэрз, 30). С полным правом можно сказать, что впоследствии его воображению не давало покоя это “шаткое, полуразрушенное старое здание, стоявшее, конечно же, у самой реки”, как он сам позднее описал его в мемуарах. В “Николасе Никльби” (1839) оно превратилось в гниющий дом у пристани на Темзе, в “Лавке древностей” (1841) – в “подточенный крысами” летний домик на ее берегу, в “Оливере Твисте” (1838) – в логово Билла Сайкса на острове Джекоба близ Бермондси.

Темза течет сквозь прозу Диккенса точно так же, как она течет сквозь Лондон. Это река, которая “плещется в столбы и сваи и в железные причальные кольца, скрывая странные предметы в своем иле, унося тела самоубийц и утопленников быстрее, чем это было бы прилично для ночных похорон^[65]… кажется такой широкой и огромной, такой молчаливой и пасмурной, являет собою такое подобие смерти в самом средоточии жизни большого города^[66]…” До Диккенса ни один из писателей не выражал с такой силой присущее реке тоскливое, мрачное начало. То была скрытная, дымная, туманная река, ночная река и потому – река тайн. В “Холодном доме” (1853) Темза “наводила ужас – она была такая мрачная и словно затаившаяся, так быстро ползла между низкими плоскими берегами, была так густо испещрена какими-то тенями и предметами с неясными, призрачными очертаниями, казалась такой мертвенной и таинственной”^[67]. Широкая, темная и дикая, она несет где-то внутри себя тяжкий груз Лондона. В очерке 1860 года “Ночные прогулки”, где голос Диккенса звучит как заунывная песнь о городском мраке, он пишет, что ему чудилось, будто “сам необъятный Лондон своей тяжелой тенью навис над рекой”^[68].

У Диккенса нет, кажется, ни одного романа, где не присутствовала бы Темза, где она бы не несла бремя его навязчивых идей; при этом он очень хорошо понимал ее природу, и можно не сомневаться, что он всегда знал, в какой стадии прилива или отлива она находится. Это составляет важный аспект “Больших надежд” (1861). Он написал однажды, что его интересует “романтическая сторона обыденности”, однако его видение Темзы выходит за рамки романтических и мелодраматических представлений. Инстинктивно, благодаря неким косвенным воздействиям он обрел ощущение древней истории Темзы как могилы и жертвенного места.

В этом плане из всех его “речных” романов самое сильное действие оказывает “Наш общий друг” (1865), который начинается на Темзе между Саутуоркским и Лондонским мостами. По реке плывет “грязная и подозрительная с виду лодка”^[69], где сидят старик Хэксем и его дочь Лиззи. Девушка гребет, а ее отец высматривает трупы утопленников. Лодка покрыта “илом и речной тиной”, вода Темзы темна, взгляд девушки выражает “страх и отвращение”. Это первобытная река, чуждая и враждебная человеческой жизни; примерно так Диккенс мог бы описывать Стикс или Ахерон. В его очерке “Работный дом в Уоппинге” (1861) у реки возникает “склизкое существо, отдаленно напоминавшее лоснящегося от грязи молодого человека с опухшим землистым лицом. Оно могло сойти за младшего сына этой грязной старухи Темзы”^[70]. Диккенс называет его “привидением”, и поистине этот человек чрезвычайно похож на извлеченный из Темзы труп утопленника. “Привидение” стало духом-хранителем реки или ее жрецом. Можно добавить, что “Наш общий друг” – это, помимо прочего, история воскресения человека, брошенного в речные воды. Иные пропадают в них навсегда; кое-кому удается выбраться. Представление Диккенса о реке значительно тем, что в нем старинный миф соединяется с городской действительностью, и благодаря этому древние силы, живущие в Темзе, получают зримое выражение в образах нечистой, миазматический реки XIX столетия.