Читать книгу - "Суриков - Татьяна Ясникова"

В феврале 1895 года «Покорение Сибири Ермаком» будет приобретено недавно взошедшим на престол императором Николаем Александровичем. Тремя месяцами ранее приобретения, 31 октября 1894 года, Суриков сообщал брату в Красноярск: «Ты уж знаешь о скорби, постигшей всю Россию. Добрый и ласковый Государь наш скончался! Много, брат, я слез пролил, да и не один я, а все. В приходе, где мы живем, я принимал присягу нынешнему Государю. Вчера был выезд похоронной процессии с телом Государя. Народу была такая масса, что видеть ничего не удалось, как следует. О себе скажу, что картину я уже кончаю. Заказал раму и в феврале выставлю, если Бог велит, в Академии художеств».

Все эти три месяца художником владела нескончаемая тревога за судьбу своего великого труда. Будет ли понято, куплено? Не до картин Москве, как и России в целом, растревоженной смертью государя, сменой власти, пусть и законной.

До «Ермака» крупные картины Сурикова приобретались в основном Павлом Третьяковым, небольшие попадали в другие частные руки. Исключение составляло «Взятие снежного городка». Теперь появлялась надежда, что после царской милости — внимания к «Покорению Сибири Ермаком» — и «Взятие снежного городка» не останется без чьего-нибудь попечения.

«Ермак», как и прочие картины Сурикова, имел не только государственную, но и всенародную значимость, представляя в совокупности всю многоголосую, красочную, кипящую и мыслящую Русь. Публика на новой передвижной выставке, отмеченной грандиозностью суриковского полотна, наособицу отмечала также пейзажи Аполлинария Васнецова, жанры Абрама Архипова, портреты кисти Ильи Репина и Валентина Серова. Как видим, вещи камерного звучания.

Двадцать четвертого февраля 1895 года Суриков сообщал торжественно из Петербурга родным:

«Спешу уведомить вас, что картину мою «Покорение Сибири Ермаком» приобрел Государь. Назначил я за нее 40 тысяч. Раньше ее торговал Третьяков и давал за нее 30 тысяч, по обыкновению своему страшно торговался из назначенной мной суммы, но Государь, к счастью моему, оставил ее за собой. Я был представлен великому князю Павлу Александровичу. Он хвалил картину и подал мне руку; потом приехал вел. кн. Владимир Александрович с супругой Марией Павловной, и она, по-французски, очень восторгалась моей картиной. Великий князь тоже подал мне руку, а великой княгине я руку поцеловал по этикету. Был приглашен несколько раз к вице-президенту Академии графу Толстому, и на обеде там пили за мою картину. Когда я зашел на обед передвижников, все мне аплодировали. Был также устроен вечер в мастерской Репина, и он с учениками своими при входе моем тоже аплодировали. Но есть и… завистники. Газеты некоторые тоже из партийности мне подгаживают; но меня это уже не интересует… Слава Господу, труд мой окончен с успехом! По желанию моему главнокомандующий великий князь Владимир Александрович разрешил видеть мою картину казакам лейб-гвардии. Были при мне уральские казаки, и все они в восторге, а потом придут донские, Атаманского полка и прочие уж без меня, а я всем им объяснял картину, а в Москве я ее показывал донцам…»

Стоит сравнить это письмо с тем, что чуть ранее, 19 февраля (Суриков, судя по всему, не сразу пришел в себя, чтобы быть в состоянии написать в Красноярск), отправил своим родным Михаил Нестеров. Сообщая им свои новости, в частности то, что завершил работу над образами для кавалергардской полковой церкви и что их приняла комиссия с особенной похвалой Павла Чистякова, Нестеров далее отмечает:

«В четверг на Передвижной были Государь с Государыней и Вел. княгиня с князьями… Государь купил Шишкина (слабую), очень слабую Брюллова, Государыня хорошую вещь Дубовского. Но кроме этих незначительных вещей Государем приобретен «Ермак» Сурикова — приобретен за 40 тысяч (оказывается, это сумма наибольшая, за которую покупались когда-либо русские картины). «Фрина» (картина Г. Семирадского. — Т. Я.) заплачена 15 тыс., «Грешница» Поленова — 30 тыс., и «Запорожцы» Репина — 35 тыс. «Ермак» был еще в Москве запродан Третьякову за 30 тыс., но Государь, узнав, что вещь приобретена Третьяковым, сказал, что «эта картина должна быть национальной и быть в национальном музее» (Публичную библиотеку переносят в Михайловский дворец, а на ее месте будет национальный музей, о котором когда-то говорил покойный Государь).

Итак, Суриков теперь обеспечен на всю жизнь, обеспечены и девочки его. Лучшего желать было нельзя. Его радости не было границ. Первое, что сделал он, когда узнал о покупке, — истово перекрестился, потом заявил, что ставит дюжину шампанского (но не поставил).

Выставка открылась на другой день. «Ермак» импонирует всей выставке, это, несомненно, произведение великого таланта и, что бы не говорили люди и людишки, вроде вчерашнего репортера «Нового времени», а значение картины Сурикова огромно, этот холст останется навечно свидетелем того, что среди русских людей встречаются нередко люди гениальные…

А травля началась!»^[71]