Читать книгу - "Конфуций - Владимир Малявин"

В этом рассказе много загадочного. Тайной овеяны и занятие Конфуция, и странный старик с корзиной, и суждение старика, припомнившего слова народной песни, и, наконец, заключительная фраза самого Конфуция. Но его общий смысл проступает все-таки довольно отчетливо сквозь нагромождение малопонятных, почти анекдотических деталей: Конфуций преисполнен решимости претворять свой Путь, хотя решимость эта проистекает не из желания получить власть или прославить свое имя; она вообще чужда всем мирским понятиям. Конфуций следует высшему, чисто внутреннему чувству долга – некоему «зову Неба» в себе, который сильнее и надежды, и отчаяния.

Рассказывают, что однажды, прогуливаясь с Лин-гуном по дворцу и рассказывая ему что-то поучительное, Конфуций заметил, что государь, отвернувшись от него, любуется летящей в вышине стаей диких гусей. На следующий же день Конфуций вновь уехал из вэйской столицы.

На сей раз Учитель Кун решил попытать счастья в землях, лежавших к югу и к западу от Вэй. Поначалу он заехал на родину своих предков – в царство Сун. Сопровождаемый все теми же верными ему людьми, он переезжал от одного городка к другому, без устали наставлял своих последователей в ритуалах и музыке, секретах мудрого правления и свершениях древних, а пуще всего – в доблестях благородного мужа. Эти разговоры о мужах бесстрашных и добрых, честных и скромных помогали путникам переносить тяготы странствий, вселяли в них веру в свои силы и в свое призвание. Вот и сейчас, на полуденном привале, после того как Учитель Кун и его ученики закусили просяной кашей, Цзы-Гун подошел к учителю и, поклонившись, задал вопрос на все ту же неисчерпаемую тему:

– О каком человеке можно сказать, что он воистину благородный муж?

Учитель на мгновение задумывается, потом говорит ровным и уверенным голосом:

– Тот, кто в своих поступках движим чувством стыда, кто не роняет чести своего государя, будучи посланным с поручением в чужие страны, тот и есть настоящий благородный муж.

– Осмелюсь спросить: а кто стоит на ступень ниже его?

– Таков тот, кто славен любовью к родственникам и уважением к соседям.

– А кто стоит еще ниже?

– Тот, кто верен слову и доводит дело до конца, хотя, признаться, такому человеку трудно избежать известной ограниченности.

– Ну а что тогда можно сказать о тех, кто состоит на службе в наше время?

По лицу Учителя пробегает улыбка:

– О, это люди настолько мелкие, что и разговора не заслуживают!..

Воцаряется молчание. Учитель как будто погружается в раздумье. Но дотошный ученик уже придумал беседу.

– Скажите, учитель, – продолжает Цзы-Гун, – как лучше управлять народом?

– Накормите людей, дайте им оружие, и они будут доверять вам.

– А если бы от чего-то из названного вами пришлось отказаться, чем следовало бы пожертвовать в первую очередь?

– Оружием.

– Ну а потом?

– Едой. Видишь ли, из всех пришедших в этот мир людей еще никто не избежал смерти, но, когда между людьми нет доверия, не будет и жизни…

Мог ли кто-нибудь предположить, что, пока Учитель Кун мирно беседовал с учениками на сунских дорогах, над ним нависла смертельная опасность? Могущественный военачальник сунского царства и близкий друг самого правителя Хуань Туй задумал погубить ничего не подозревавших путешественников. Можно только догадываться, отчего этот Хуань Туй воспылал ненавистью к безобидному странствующему ученому. Известно, что он был не кем иным, как старшим братом ученика Конфуция Сыма Ню, который отрекся от своих властолюбивых родичей. Быть может, Хуань Туй усмотрел в этом козни Учителя Куна, заморочившего его брату голову разговорами о «человечности» и «добродетели». Такое предположение не столь уж невероятно. Казнили же Сократа за то, что он «совращал юношество»… Хуань Туй выбрал еще и на редкость изощренный способ осуществления своего злодейского плана: он велел своим людям повалить на Конфуция огромное дерево, под которым тот отдыхал, по своему обыкновению неспешно беседуя с учениками. Рассказывают, что в последний момент, услышав треск падающего дерева, Учитель успел отбежать в безопасное место. К покушению на его жизнь он отнесся с величественной снисходительностью.

– Я ношу в себе правду, ниспосланную Небом! – воскликнул он. – Что может против меня этот человек?

Тем не менее Конфуций и его спутники не чувствовали себя в безопасности в сунских землях, и им пришлось бежать (по некоторым сведениям, переодевшись простолюдинами) в соседнее царство Чжэн – то самое, где не так давно у кормила власти стоял мудрый советник Цзы-Чань, и притом бежать так поспешно, что по дороге они опять потеряли друг друга. Сохранился рассказ о том, как ученики Конфуция, добравшись до чжэнской столицы, безуспешно искали своего учителя на ее улицах. Какой-то местный житель сказал им, что у восточных ворот города стоит человек необыкновенной наружности: у него лоб, как у древнего праведника Яо, шея, как у мудрого судьи древности Гао Яо, спина, как у советника Цзы-Чаня, ноги же его похожи на ноги Великого Юя. «А выглядит этот человек растерянным и грустным, словно собака, потерявшая хозяина!» – добавил прохожий. Ученики побежали к месту, указанному прохожим, и к великой своей радости увидели там учителя – живого и невредимого. Конечно, они передали ему странные слова, сказанные о нем незнакомцем, на что Учитель Кун, добродушно рассмеявшись, ответил: «Ну, внешность человека значения не имеет, а вот то, что я похож на собаку, потерявшую хозяина, это в самом деле точно сказано! Да, точнее и не скажешь!»

Некоторое время Конфуций провел в столице царства Чжэн, но вниманием чжэнского двора избалован не был. После Цзы-Чаня, сумевшего заметно урезать привилегии родовитой знати, местные аристократы и слышать не хотели о реформах, тем более направленных на упрочение царской власти. Ну а самому Конфуцию едва ли могла прийтись по душе местная музыка, прослывшая по всей Срединной стране самой «распутной» и «вредной», самой далекой от возвышенных образцов древней музыки Чжоу. Чего можно достичь в царстве, имеющем такую музыку? А в результате никто из чжэнских вельмож не захотел устроить знаменитому учителю аудиенцию у государя, и даже ученые мужи чжэнской столицы не искали с ним знакомства…

Не прижившись в Чжэн, Конфуций решил ехать дальше на юг и запад – в царство Чэнь. Тамошний правитель радушно встретил именитого гостя и принял его на службу. Царство Чэнь уже давно страдало от постоянных набегов могущественных южных соседей – царств Чу и У и крайне нуждалось в хороших стратегах и дипломатах. (Спустя полтора десятка лет Чэнь будет окончательно завоевано чускими войсками.) Учитель Кун пробыл при чэньском дворе три года, но никаких сведений о его государственной деятельности в то время не сохранилось. Зато ему представилась возможность продемонстрировать свою ученость, после того как рядом с царским дворцом нашли птицу, пронзенную необычной стрелой с кремниевым наконечником. Никто из ученых мужей царства не мог объяснить происхождения этой стрелы. Тогда спросили Учителя Куна, и тот ответил, что такие стрелы в стародавние времена варвары южных земель в знак своей покорности подносили высокомудрым государям Поднебесной, а те жаловали их своим старшим дочерям, выказывая тем самым свою отцовскую любовь. Одна из этих принцесс стала женой основателя удела Чэнь, так что подобные стрелы, заключил Учитель Кун, должны храниться в дворцовой сокровищнице. Государь немедленно послал ученых людей осмотреть хранилище царских реликвий, и те действительно обнаружили там стрелы с кремниевым наконечником. Все советники царя были изумлены широтой познаний знаменитого учителя.