Читать книгу - "Карузо - Алексей Булыгин"

— Ты больше никогда не увидишь детей!

Я не знаю, что было дальше — мисс Сайер нежно, но настойчиво отвела меня от двери. Я был в панике, меня трясло. Мы услышали грозный вопль отца:

— Я убью его, убью, как собаку!..

Дверь хлопнула, потом послышался гул автомобиля. Это был последний раз, когда голос матери слышал мой маленький брат и предпоследний, когда его слышал я.

Стараясь не шуметь, мы вернулись в гостиную. Папа сидел в кресле, схватившись за голову, и тяжело дышал. Он не кричал, не плакал, но его лицо было искажено той болезненной гримасой, которую я позднее видел у него в роли Канио. Он порывисто обнял нас и произнес:

— У вас больше нет мамы. Я буду для вас и отцом и матерью…

С этого дня моя любовь к папе стала какой-то особенной и глубокой. Такой она и осталась на всю жизнь…

День прошел как в тумане. Лишь один Мимми радостно кричал, радуясь, что ему купили новые игрушки. Отец был постоянно рядом с нами, за исключением тех минут, когда он что-то обсуждал с какими-то людьми — вероятно, детективами. Мы обедали в гостиной, но ни у кого не было аппетита. В конце концов, даже брат почувствовал всеобщую атмосферу подавленности и немного приутих.

Ночью мне вновь снились кошмары. Утром я проснулся оттого, что меня будил отец. На нем была верхняя одежда.

— Вставай, пойдешь со мной. Мы должны вернуть маму. Попробуем вместе уговорить ее вернуться. Будь с ней поласковей.

Эта идея мне не очень понравилась. В конфликте я был полностью на стороне отца. Когда я собрался, отец предупредил мисс Сайер, чтобы она ни на минуту не оставляла Мимми без присмотра, и сказал, что скоро вернется. Папа заглянул в свою комнату, и я увидел, что он вытащил из чемодана большой револьвер и положил его в карман. Тут только я понял, что слова отца „Я убью его!“ были адресованы шоферу Ромати!

У гостиницы нас уже ждал автомобиль. Мы поехали по дороге, идущей вдоль побережья. В руке отец сжимал клочок бумаги с адресом виллы, где нашли убежище Ада Джакетти и Чезаре Ромати.

В какой-то момент папа велел водителю остановиться и ждать нас. Мы спустились с дороги в парк, где среди деревьев находилась небольшая красивая вилла. Отец предупредил, чтобы я был начеку. Мы подошли ко входу. Папа вытащил револьвер и дернул за ручку двери. Дверь была заперта, однако несколько окон оказались открытыми. Мы пролезли через них и оказались в холле. Там никого не было. Папа бросился наверх с криками „Ада! Ада!“. Около шезлонга на небольшом столике я заметил полупустую коробку конфет и несколько сентиментальных романов Эмилио Сальгари, которым я тогда увлекался. Отец медленно спустился в холл. Взгляд у него был потерянный. Он взял меня за руку. Мы обшарили весь дом — от подвала до чердака. Ни души. Заглянули в гараж — он тоже был пуст.

Папа собрал несколько вещей, которые были ему чем-то памятны, а я взял несколько книжек Сальгари. Удрученные, мы вернулись в Ниццу. Приехав в гостиницу, отец попросил, чтобы ему не мешали, и заперся в комнате. Жестами я сумел объяснить мисс Сайер, куда мы ездили. Когда я дошел до описания момента с револьвером, она сильно расстроилась. Дослушав мой рассказ, она подошла к двери комнаты отца и постучала. Сперва он не хотел открывать, но гувернантка не уходила. Когда папа открыл дверь, она решительно вошла в комнату, хотя отец не хотел ее пускать. Я успел увидеть, как папа плакал у нее на плече. Я не знаю, что она там ему говорила. Заглянув в щель, я увидел, что отец, рыдая, вынул из кармана револьвер и отдал его мисс Сайер. Она вернулась в комнату и спрятала оружие в свой чемодан, закрыв его на ключ.

Несмотря на юный возраст, я чувствовал, что произошла катастрофа, и осознавал, насколько она была серьезной. Мы старались быть рядом с отцом. Глядя на него, я едва мог сдерживать слезы. Брал его руку, целовал ее. Он был совершенно деморализован.

Вечером отец долго беседовал с мисс Сайер. После разговора она начала упаковывать вещи и утром уехала с Мимми в Англию. Мы же с отцом вернулись во Флоренцию. Он не захотел заезжать в „Ле Панке“, и мы отправились на виллу в Синье, которую отец незадолго до этого купил и где мы провели немало счастливых дней позже»^[255].

Не сумев вернуть Аду, Карузо вынужден был планировать будущее без нее. Это означало, что он полностью должен был перестроить всю жизнь, а он ненавидел любые перемены. Вернувшись во Флоренцию, Карузо оставил виллу «Ле Панке» под присмотром доверенного лица, а Фофо пристроил к неаполитанским родственникам, но, к великому огорчению мальчика, те вновь отдали его в ненавистный колледж.

Когда о неприятностях в жизни великого тенора узнали его друзья, они немедленно откликнулись со словами искренней поддержки. Карузо получил письма и телеграммы от Умберто Джордано, Джакомо Пуччини, Антонио Скотти, Луизы Тетраццини, Констана Коклена и многих других. Незадолго до отъезда Карузо из Италии пришло письмо от Ады Джакетти, датированное 23 июля 1908 года. Она признавалась, что больше не могла отвечать Энрико взаимностью на его чувства, желала, чтобы дети дали ему сил забыть ее. Она выражала надежду, что Карузо, который так хорошо к ней всегда относился, будет добр и в будущем. Она спрашивала, может ли рассчитывать на какую-нибудь финансовую помощь от него, или ей нужно вновь вернуться на сцену, чтобы обеспечивать себя. Ада писала, что уже рассталась с «ним» — подразумевая Ромати, — и в конце письма просила «доброго и щедрого Энрико» простить ее, поскольку, в конце концов, именно он и был «причиной всего этого». Ответ Карузо на это письмо не сохранился.

После завершения всех насущных дел Карузо отправился в Лондон. 28 июля 1908 года он писал Зиске: «Я возвращаюсь в Лондон после 15 кошмарных дней. Я надеялся, что после выступлений в Америке смогу отдохнуть и расслабиться в семейном кругу в Европе, но ошибся. Очень долго объяснять, что случилось между 10-м и 25-м числами этого месяца. Достаточно сказать, что теперь меня мало что связывает с этим миром. Если бы не два бедных беззащитных существа, которым я должен посвятить всего себя, я бы уже в настоящий момент покончил с собой. То, что произошло, разрушило мою жизнь. Я плакал, но слезы не помогали. Остается только надеяться, что раны моего несчастного сердца со временем затянутся, и жизнь вновь заиграет всеми красками»^[256].

Потеря Ады стала трагедией, от которой Карузо не смог оправиться до конца своих дней. Ада была единственной настоящей любовью его жизни, соратницей в юные годы, помощницей в карьере. На ее глазах и при ее поддержке Энрико достиг мировой славы. Она была матерью его детей и хозяйкой дома. И вот он ее потерял! Ада сильно уязвила его мужское самолюбие — уход к шоферу сделал тенора, как он сам считал, посмешищем в глазах всего мира. Истерзанный, оскорбленный, озлобленный, Карузо жаждал мести. 13 сентября 1908 года он вновь писал Зиске из Лондона: «Дела мои налаживаются, и единственный, кому теперь будет плохо, это женщина, которая забыла добро, которое видела от меня. Я прибыл вовремя, чтобы все у нее забрать. Теперь она не имеет ничего, кроме платья, которое на ней»^[257].