Читать книгу - "Генерал Ермолов - Татьяна Беспалова"

Петруха приближался, шелестел щебень под копытами его коня.

— Ушли все, — растерянно произнёс Фёдор. — Спрятались, видно, в горах, заслышав приближение войска...

— ...Или в шайку сбились да под стены Грозной подались, — добавил Петруха, озираясь. — А ты там-то смотрел?

Петруха указал плетью в ту сторону, где на пригорке возвышалась башня минарета.

— Гляди, мечеть! Айда за мной!

Петруха пустил коня трусцой. Фёдор смотрел ему вслед, не двигаясь с места. Ждал. Вот он добрался до мечети, вот спешился, вот подошёл к распахнутым дверям.

— Аймани! — шёпотом позвал Фёдор. — Отзовись, голубка!

Ветерок играл листьями тополя у него над головой, да беззаботно распевала невидимая птаха.

Выстрел прозвучал глухо, словно кто-то невидимый ударил плетью об стену. Фёдор пустил Соколика в галоп. Он выпрыгнул из седла, едва достигнув распахнутых ворот мечети. Казак успел лишь вытащить из торока ружьё и расчехлить его, когда Петька выскочил ему навстречу без шапки, с обнажённым клинком в одной руке и дымящим пистолетом в другой.

— От тварь! Будто белка по стенам лазает! Смотри, смотри! Она уже должна на крыше быть!

— Где? — Фёдор задрал голову.

— Чего воззрился? Ружьё-то заряди! Вон она, вон!

Петруха бегал у подножия башни, задрав голову к небесам. Там на площадке, с которой по утрам муэдзины созывают правоверных к молитве, мелькнула тёмная фигурка. Есаул уже перезарядил пистолет, отбежал от стены на несколько шагов, пытаясь прицелиться.

— Эх, не попасть мне, ай, не попасть! — причитал он.

И вправду пуля чиркнула по стене, не достигнув цели. Петруха выругался. Фёдор неотрывно смотрел на площадку, пытаясь угадать намерения Аймани.

— Зачем медлишь? Целься! — не унимался Петруха. — Стреляй!

Фигурка наверху перегнулась через ограждение. Казак услышал характерный свист.

— Берегись! — крикнул Фёдор. Он крепко ударил Петруху прикладом меж лопаток. Есаул потерял равновесие. Пролетев несколько шагов, он со всего маху ударился лицом и грудью о каменную кладку башни. Округлый кусок гранита размером с большое яблоко ударил в землю, в то самое место, где минуту назад стоял Петруха Фенев. Фёдор видел, как Аймани перемахнула через ограждение, как она ловко, словно и вправду была из беличьего рода, принялась спускаться вниз по стене минарета, но с противоположной стороны. Казак разрядил ружьё в белый свет, как в копеечку.

— Попал? — поинтересовался Петруха.

Есаул сидел на земле, подпирая спиной стену минарета. Из губ и носа его сочилась кровь. Он утирал лицо рукавом черкески, сплёвывал кровавой слюной. Ворчал с досады:

— Экая ж тварь! Хитрая, ловкая! А тебе спасибо, братишка! Хоть рожа и разбита, зато башка цела... Промазал! Экий ты криворукий! Одно слово — порченый!

— Не стоит благодарности... — рассеянно ответил Фёдор.

* * *

К своим вышли поздним вечером. Войско расположилось бивуаком на окраине крошечного аула — полдюжины домишек, сгрудившихся вокруг древней полуразрушенной башни. В селении было так же пусто, как в прочих аулах, через которые им довелось пройти.

Генерал расположился на ночлег в одном из пустующих домов. Там всё осталось на своих местах: и ковры, и утварь. Не хватало лишь оружия — обычного украшения чеченского жилища. Покидая селение, жители унесли с собой клинки и ружья, угнали скот.

— Пустынно в горах, — докладывал Петруха Мадатову. — Зверь непуганый бродит. Куда-то вся нечисть запропала. Аулы пусты.

Офицеры собрались вокруг стола: Износков, Переверзев, Силаев. Филька суетливо расставлял на нечистой скатерти наскоро приготовленную еду.

Есаул Вовка Кречетов, командир второй казачьей сотни, тоже был здесь. Фёдор давно знал Кречетова. В том страшном деле, в устье Ханкальского ущелья, Вовка был с его, Фёдора, старшими братьями. Это он в похоронной телеге доставил мёртвое тело Ильи на их двор. Это он, обнажив буйные вороные кудри, сообщил отцу и матери о том, как в страшной битве пали оба их старших сына. Это он поведал о том, как старшего из братьев, Василия, сначала изрубили шашками, а затем мёртвую голову его свирепые лезгины вздели на пику, словно знамя. Это на него мать излила тогда первое, яростное отчаяние.

— Все к Грозной подались, — сказал Вовка. Он топтался на пороге сакли, загораживая огромным телом дверной проём, звенел шпорами, крутил заскорузлыми пальцами пышные, седеющие усы.

— Что, если нам разделиться, Валериан Григорьевич? — предложил майор Износков, нестарый ещё, но седой как лунь, человек. Про него говорили в войске, будто более года провёл он в чеченском плену, в яме. Сумел бежать, подобно Фёдору, долго блуждал по горам. Голодал и прятался до тех пор, пока не посчастливилось встретить своих.

— Оставим пехоту и пушки с обозом, — продолжал Износков. — А сами поскачем к Сунже. Полтора дня — и мы на месте.

— На уставших конях, без провианта и боезапаса! — добавил ехидно Переверзев.

— Мы идём к русской крепости, к штабу командующего... — не сдавался Износков.

— В горах пусто, Андрей Михайлович! — негодовал капитан Переверзев. — Всё мерзавцы округи собрались под стенами Грозной.

Мадатов, против обыкновения немногословный, слушал офицеров, покуривая маленькую трубочку.

Совет закончили за полночь, а ранним утром войско снялось с бивуака и отправилось дальше скорым маршем.

В селении Казбеги сделали короткую остановку и, едва успев перекрестить лбы, помчались дальше. Белоголовый властелин Кавказа равнодушно взирал на кровавую суету у своих ног, время от времени прикрывая суровый лик завесами туманов. Генерал торопил войско:

— Марш-марш! Не лениться, ребятушки! Впереди нас ждёт большое дело, — кричал он с высоты седла. — А ты, княжна, зачем под ногами путаешься? Ступай к интендантской роте. Твоё место там!

Сюйду взирала на генерала холодно, но приказы выполняла беспрекословно. Её посадили на коня казнённого Йовты. Собственная лошадка княжны погибла в жестокой заварухе, в Кетриси. Ёртен скалился, злобно косил в сторону генеральского Дурмана лиловым глазом. Но отважная княжна сумела поладить со свирепым зверем, и Ёртен повиновался. Конь бережно нёс хрупкую наездницу по узким горным дорогам, по-над пропастями, под ярким солнцем и через густой туман. Сюйду, в изумрудного цвета чухе, выложенной золотой тесьмой, в жёлтых козловых сапожках, подобно сказочной жар-птице, порхала над рядами пропылённых воинов. Ни слова не знающая по-русски, она ни разу не выдала скуки или тоски. Единственным человеком в войске, который мог говорить с ней на родном языке, кроме Фёдора Туроверова, был Валериан Григорьевич Мадатов. Она наладилась величать генерала по-домашнему, по-дружески — Рустэм. Но генералу часто бывало не до неё. Отважный боец не любил, когда женщины находились при войске. И княжне доводилось испытывать на себе и тяжесть его нрава, и отвычку от общения со слабым полом. Бывало, смертельная усталость заставляла Сюйду заснуть в седле. Тогда она склоняла головку к рыжей гриве, и Ёртен умерял шаг, ступал плавно, нёс княжну подобно ладье, плывущей по спокойным водам лесного озера.