Читать книгу - "Факундо - Доминго Фаустино Сармьенто"

к народным депутатам, чтобы воспре­пятствовать бедствиям, которые готовит стране Ваше Превосходительст­во. Вы, Ваше Превосходительство, своенравны, решаете все единолично, упорствуете в своих намерениях, а для меня важно сделать все, чтобы те, кто это может, удержали вас».— «Дон Доминго, вы принудите меня принять меры».—«Делайте, что считаете нужным!» — «Суровые!» — «Как знаете!» — «Вы не понимаете, что я имею в виду?» — «Понимаю, вы прикажете расстрелять меня! Так за работу же!»

Бенавидес посмотрел на меня в упор, и, клянусь, он не увидел на моем лице ни тени бравады —в ту минуту на меня снизошла божья благодать: ведь я отстаивал общие права, а их собирались растоптать. Во взгляде Бенавидеса я прочитал уважение, восхищение, сочувствие, и мне захотелось ответить взаимностью на этот порыв его души. «Сень­ор,— сказал я,— не марайтесь. Как только вы почувствуете, что не в силах дольше терпеть меня, вышлите меня в Чили; я же — имейте, Ваше Превосходительство, это в виду —буду делать все, что сумею, чтобы удержать вас от заблуждений, к которым влекут вас тщеславие и необуз­данные страсти». С тем я и откланялся.

Несколько дней спустя я вновь был вызван к губернатору. «Мне ста­ло известно, что вы получили прокламации из Сальты и из лагеря Брисуэлы»[453].—«Да, сеньор, и я намеревался принести их вам».— «Я знаю, что они доставлены вам, но не догадывался (добавил он с ехидством), что вы собирались показать их мне».—«Дело в том, что я не успел переписать мои соображения, коими желал сопроводить их. Вот здесь, Ваше Превосходительство, то и другое».— «Эти воззвания отпеча­таны здесь».— «Ошибаетесь, сеньор, они отпечатаны в Сальте».— «Гм! Вы меня не проведете».— «Я никогда не лгу, сеньор. Повторяю, они отпечатаны в Сальте, в типографии Сан-Хуана нет такой заглавной ли­теры, и такой, и такой...»

Бенавидес стоял на своем, вызвал Галабурри и убедился, что неправ. «Дайте мне эту рукопись».— «Я прочитаю вам, сеньор, это черновик».— «Читайте». Я молчал. «Читайте же».— «Ваше Превосходительство, при­кажите сеньору начальнику полиции выйти, я вовсе не собираюсь по­свящать его в их содержание».

И как только тот вышел, метнув на меня взгляд, суливший наихуд­шее (но разве мне следовало расплачиваться за его дурное воспитание — ведь он торчал здесь третьим лишним), громко, с чувством я прочитал мой factum[454], подчеркивая голосом те идеи, к коим намеревался привлечь особое внимание. Закончив чтение, приведшее меня в возбуждение, я поднял глаза и во взгляде каудильо ... прочитал равнодушие. Ни еди­ная мысль не задела его душу, ни малейшего сомнения не проснулось в ней. Упрямство и тщеславие были той броней, что ограждала его ра­зум и дух.

Бенавидес — человек умеренный, и потому Сан-Хуан пострадал мень­ше, чем другие города. У него незлое сердце, он терпим, зависть почти не тронула его душу, он терпелив и упорен. Позднее я не раз размыш­лял о том, что разум бессилен при столкновении с определенным уров­нем духовной культуры, его доводы слабеют и словно скользят по глад­ким задубелым поверхностям. Как у большинства людей в нашей стране, у Бенавидеса нет ясного представления ни о праве, ни о справедливо­сти. Я слышал, как он с жаром доказывал, что в провинции не будет порядка до тех пор, пока существуют адвокаты, что его приятель Ибар­ра преспокойно правит потому, что каждые два дела из трех решает по собственному усмотрению. Бенавидес для Росаса — лучшая опора: его власть покоится на инертности и исполнительности, а это влечет к без­действию, угасанию, и не нужно ни насилия, ни тех, кто его осуществ­лял бы. Если не считать Ла-Риоху, Сан-Луис и ряд других провинций, Сан-Хуан претерпел наиболее глубокие изменения, ибо Бенавидес вос­питал у всех пассивность, насадил свой практицизм, запретил все, что составляет общественную жизнь, то есть сделал именно то, что всегда происходит при деспотизме. Что ж, ешьте, спите, помалкивайте, улыбай­тесь, коли способны, потерпите лет двадцать, и ваши дети станут хо­дить... на четвереньках.

Но Бенавидес хотел освободиться от всех оков, ему не терпелось ринуться в бой, стать генералом армии, и для достижения своих целей он использовал те же средства, что и сам Росас. Он добился предоставления ему чрезвычайных полномочий, набрал отряды, поставив во главе подозрительных типов, причем ни один федералист, представляющий хоть что-нибудь из себя как личность, не занял ни одного видного поста в его воинстве. Командующим стал некий Эспиноса, тукуманец, быв­ший лейтенантом или капитаном у Кироги, отчаянная голова и пьяница-нелюдим. Был выпущен из тюрьмы один из Эррерасов, последний ив трех братьев-бандитов, чилийцев, осужденных на смерть за душегубство и грабежи; двое из них были уже казнены, а этот позднее был казнен самим Бенавидесом, когда вновь вернулся к своей профессии мародера. Призвали на службу индейца Сааведру, убийцу и грабителя,— потом его порешили в пьяной драке, пырнув ножом. Капитаном служил актер-комик Майорга из Лимы, в пьяном виде он был убит генералом Ача. Бе­навидес приблизил к себе Хуана Фернандеса, юноша был из хорошей семьи, но якшался со всяким сбродом, предавался пьянству и азартным играм; это было существо самое ничтожное и самое безжалостное из всех тогдашних душегубов Сан-Хуана. Чин майора получил один раз­вратный, лживый, жестокий и невежественный итальянец. Под начала этих отбросов общества собрались молодые люди темного происхожде­ния, все они были необразованны, многие вышли из самых низов, одна­ко ими владело желание возвыситься, и в дальнейшем некоторые, несмот­ря на столь дурную школу, действительно стали хорошими военными и достойными гражданами.

Объединенные провинции без федерализма и всеобщее равенство — такой должна быть основа общественной организации. Раньше офицер­ский состав армии всегда готовился в военной академии Вест-Пойнта[455], и поныне знаменитой во всем мире уровнем обучения и отборным соста­вом кадетов, отпрысков самых влиятельных и именитых семейств. Ведь на Чили покой и благоденствие снизошли лишь в тот день, когда она облагородила армию, призвав в ее ряды выходцев из высшего сословия. А в Аргентинской Республике все извращено: низкое возвышено, а то, что было само по себе возвышенным, унижено и изгнано. Так победив и на этом держится федерализм, и его столпы, чтобы выжить, дрожа от страха, запугивают, унижают, совершают все новые и новые преступле­ния. В то время у Бенавидеса не было сведущего министра, все федера­листы разбежались, и он сам вместе со своим воинством осуществлял: свое темное дело. Вот так, позоря и унижая народ, но прикрываясь его именем, узурпируют власть!

В конце концов меня вызвали в дом губернатора в четвертый раз. Но теперь меня предупредили, что я избран жертвой. Было воскресенье, я