Читать книгу - "Старая армия - Антон Деникин"

В результате, при численном соотношении гвардии к армии, выражавшемся в 4 %, не более, имели место такие явления… Ко времени японской войны чин полковника в гвардейской артиллерии получали в среднем на 22-м году службы, а в армейской — на 33-м, т. е. на 11 лет позже… По книжке 1903 г. в должности начальника артиллерии корпуса состояло гвардейцев и воспользовавшихся гвардейскими преимуществами 20 лиц, а армейцев — 6, причем пять из них имели чин за боевое отличие… Перед великой войной (1910) в списке командиров армейских пехотных полков числилось на 145 армейцев — 51 гвардеец; в регулярных кавалерийских — на 22 армейца 18 гвардейцев…

Значение такой перегрузки, в связи, конечно, и с другими неблагоприятными обстоятельствами, особенно чувствительно было в годы кризисов, как, например, после японской войны, когда сильно затруднилось производство пехотных капитанов, и почти вовсе приостановлено было производство кавалерийских ротмистров — в штаб-офицеры. Бывали случаи, что армейские капитаны, аттестуемые на выдвижение в порядке общего старшинства, не дождавшись батальона, вынуждены были уходить в отставку по предельному возрасту…

Военному ведомству пришлось тогда принять ряд организационных мер, до универсальной — «избиения младенцев» включительно (увольнение в 1907–1908 гг. нескольких сот штаб-офицеров), — чтобы расчистить заторы и порвать мертвую петлю, удушавшую армейское служебное движение. Но гвардейских привилегий ведомство не тронуло.

* * *

Замкнутую корпорацию представляла из себя и конная артиллерия. Доступ туда «со стороны» встречал также упорное сопротивление среды. Артиллеристам памятна одиссея капитана Л-ва, назначенного на службу в конную батарею, вызвавшая большой шум, потребовавшая вмешательства Петербурга и кар в отношении местного начальства… Или злоключения прославившегося в японскую войну полковника Г-ва, который начал службу в полевой артиллерии, а на войне командовал казачьим дивизионом — когда он получил после войны в командование конно-артиллерийский дивизион… Правда, вхождение в короткую конно-артиллерийскую линию со стороны было довольно чувствительно. Но подобные случаи бывали редко, и притом же командиры конно-артиллерийских дивизионов беспрепятственно получали полевые бригады.

В 90-х годах можно было наблюдать не рознь, а прямо-таки отчуждение между полевой и конной артиллерией. Увлечение чисто конным делом в ущерб своей артиллерийской специальности привело к падению искусства стрельбы конных батарей. Так, по крайней мере, было на двух больших полигонах— Рембертовском и Брест-Литовском, с которыми я знаком. Оно же отражалось на взаимоотношениях: «конник» и «пижос», как конные артиллеристы называли презрительно полевых, встречаясь в артиллерийском сборе, обыкновенно ограничивались официальными разговорами по службе… Часто даже однокашники, выпущенные из артиллерийского училища в полевую и конную, быстро охладевали друг к другу.

Я помню, как в 1893 г. в «Варшавском Дневнике» появилась статья капитана конной артиллерии Брюмера, задевшая полевую артиллерию. Этот эпизод вызвал бурю на всем Рембертовском полигоне. Редакция поместила один-два негодующих ответа и заявила, что она буквально засыпана письмами и статьями, протестующими против статьи Брюмера, и снимает вопрос, как слишком специальный, со своих столбцов.

Известен смахивающий на анекдот эпизод, как полевая артиллерия десяток лет добивалась «синих штанов», вместо «темно-зеленых», лоснившихся после первой же езды, и кавалерийского седла, вместо своего эшафота — «Пехотного образца 87 года» — по внешнему виду и неудобству словно умышленно придуманного для извода полевых артиллеристов и конных пехотинцев. И как в Петербурге, в комиссии при Главном артиллерийском управлении одно высокопоставленное лицо, числившееся по конной артиллерии, грозило уходом в отставку, если «пешей артиллерии» дадут «штаны» и «седло»… Первого так до конца и не добились; второе получили все-таки в 1900 г.

Мелочи, скажет непосвященный читатель… Конечно. Но мелочи поддерживают известные настроения. Такая, например, мелочь, что начальник артиллерии, генерал Л-в взял за правило в конных батареях здороваться за руку со всеми офицерами, а в полевых только со штаб-офицерами — отражалась, несомненно, на отношениях между двумя родами (вернее, подразделениями) оружия.

Я должен, однако, оговориться. Уже ко времени японской войны конная артиллерия, благодаря, главным образом, руководству генерал-инспектора, вел. князя Сергея Михайловича, сильно освежила свой состав и подняла артиллерийское искусство. А к великой войне от тех анекдотических времен и следа не осталось: конная артиллерия стояла на должной высоте, изменились также к лучшему взаимоотношения с полевой артиллерией.

* * *

Только в полевую артиллерию (армейскую) и в пехоту доступ был открыт широко для всех «инородных» элементов. В особенности пехота — главный и многострадальный род оружия последнего столетия — была пасынком и закона, и обычая. Пехотной «специальности» обыкновенно не признавали. В ее службе и обучении считал себя компетентным всякий. Пехотную дивизию можно было дать командиру артиллерийской бригады — правда, за особые отличия; или начальнику кавалерийской дивизии, отрешенному по неспособности и никогда перед тем не командовавшему пехотною частью. В пехоту можно было перевести офицера-артиллериста, который «оказался по артиллерийской службе и по наукам ограниченных способностей»… Правда, такие случаи бывали редко, но характерно само отношение закона к роду оружья.

В пехоту переводили за наказание порочных матросов и солдат инженерных частей в смутные годы, даже «ссылали» студентов — участников беспорядков и противоправительственных выступлении.

Одета была пехота (и полевая артиллерия) всегда хуже всех — очевидно, по экономическим соображениям, ввиду большой ее численности по сравнению с другими родами оружия. В особенности в 1880–1890 гг.

Конечно, те взаимоотношения, которые создались между родами оружия, питались не только служебными, но и бытовыми особенностями, различиями, предрассудками. В житейском обиходе, в совместном пребывании в гарнизонах, крепостях, лагерях эти отношения принимали чрезвычайно разнообразные оттенки — от холодных, чисто официальных до той дружбы, которая существовала в Кавказских, например, войсках или в Заамурском округе пограничной стражи. «Рознь» имела разные степени и формы. Общими же чертами ее были: гвардия глядела свысока на армию; кавалерия — на другие роды оружия; полевая артиллерия косилась на кавалерию и конную артиллерию и снисходила к пехоте; конная артиллерия жалась к коннице и сторонилась других; наконец, пехота глядела исподлобья на всех прочих и считала себя обойденной вниманием и власти, и общества.

Инженерные части стояли несколько в стороне от прочих, реже вступая с ними в общение, и организационно (они не входили тогда в состав корпусов), и в бытовом отношении.

* * *

В тех крупных гарнизонах Варшавского, Киевского и Казанского округов, в которых мне приходилось служить, отношения между родами оружия были приличные — без столкновений, но и без особенной близости. Офицеры в частной жизни сходились между собой, но части сохраняли обыкновенно официальные отношения. На полковой или бригадный праздник придет непременно делегация от части другого рода оружия; на танцевальный вечер в собрание явится также несколько человек; но по их составу (разных чинов) и по манере держать себя видно сразу, что это не случайные, добровольные посетители, а тоже делегация, присланная «по наряду» для соблюдения приличий…