Читать книгу - "Дюма - Максим Чертанов"

Более неприятным был скандал в парламенте. Времена плохие: финансовый кризис, забастовки, вскрываются чудовищные финансовые аферы, коррупция, но палате не до того, она выясняет, как Дюма смел плавать на военном корабле. 10 февраля депутат Кастелан сделал запрос: «было нанесено оскорбление чести флага» и угля нажгли на 10 тысяч франков. Обсуждали два дня, выступили морской министр Маскау, военный министр де Сен-Йон, министр просвещения Сальванди, Маскау сказал, что у Дюма было «особое поручение». На втором заседании читали письмо Дюма: «Я оставил ради этого самые важные дела, потерял три с половиной месяца и добавил 20 000 (уже не 40 тысяч! — М. Ч.) своих денег…» Депутаты Мальвиль и Лакросс заявили, что он плохой писатель (а если хороший, то жечь уголь можно) и «жалкая посредственность». Он вызвал на дуэль Мальвиля, Маке — Лакросса, Дебароль (по другим сведениям, Александр-младший) — Кастелана; сбылась мечта о групповой дуэли. Но депутаты драться отказались, сославшись на свою неприкосновенность. Никто не вступился за Дюма публично, кроме сына (опубликовавшего восторженные стихи об отце) и Дельфины Жирарден — Дюма относил это на счет благородства женщин в сравнении с мужчинами, может и так, но вообще-то он был кормильцем Жирарденов.

Все это время шла реклама Исторического театра, собрали неплохую труппу, репетировали «Марго», Беатрис Пирсон, новая любовь Дюма, в роли Екатерины Медичи, Маке тоже завел роман с актрисой Гортензией Пауэр. Дюма занялся и чужими делами: в Алжире он встретил дядю Марии Лафарг и теперь вел переписку с министром юстиции Кремье, прося перевести ее в больницу (удалось). Этого никто не замечал, зато скандалы гремели на весь мир. Из донесения Якова Толстого, бывшего декабриста, правительственного шпиона, в Третье отделение 18 марта 1847 года: «Процесс г. Александра Дюма, сына негра, именующего себя маркизом… вскрывает печальные подробности того, как в наши дни делается литература — это просто-напросто торговля… Издатели газет заказывали ему столько-то томов, столько-то страниц, столько-то строк из расчета за строчку… Этот маркиз Паяц в защитительной речи выказал себя смешным, дерзким, грубым и похожим на шута. Он оскорбил депутатов, Академию, бросил тень на министров и герцога Монпансье, и все это безнаказанно, так как здесь берегут плодовитых писателей, пользующихся известностью и отличающихся наглостью… Этот писатель сделался известным благодаря изумительному количеству опубликованных им томов, а также оригинальности своего поведения. Между тем, вникая в его сущность, изучая его поступки и разбираясь в его творениях, убеждаешься, что он поднялся на такую высоту при помощи ловкости, уменья и краснобайства, а не в силу дарования и таланта. К тому же всем известно, что он завел фабрику романов и драм: двенадцать молодых людей работают днем и ночью в его мастерской, а г. Дюма, выправив стиль и внеся несколько изменений в эти коллективные измышления, печатает это как плод своего творчества… Он только что выстроил театр… решили назвать его Историческим театром, что достаточно нелепо, так как никто так не уродует, не искажает и не насилует исторической правды, как Александр Дюма…»

Очень, конечно, эта информация важна для безопасности России. Но ведь всегда приятно прочесть, как все плохо на Западе. В том же году Некрасов, Панаев и Белинский возродили «Современник» и в рубрике «Современные заметки» уделяли Дюма немало места. П. В. Анненков (не родня Ивану Анненкову), «Парижские письма»: «Взяв с редакторов тысяч 30 фр. задатка… автор вдруг стал писать пять разных фельетонов для пяти других журналов, потом поехал в Испанию показать ей гений французского народа в своей особе, потом поехал в Алжир и застрелил всех львов и тигров, существовавших под вековой тенью Атласа, потом переехал в Тунис и спас жизнь французскому отряду… Все это он сам рассказал в знаменитое заседание коммерческого суда, с прибавкой только непередаваемого хвастовства, нахальства и кичливости маркизским происхождением своим. Жалко, что нет нынче ни одного истинного комика во Франции, подобные явления умрут, может быть, незамеченные, а их бы стоило увековечить. В речи Дюма каждая фраза была гасконада, каждая мысль — нелепая претензия и каждое слово — уморительное самохвальство. Это Хлестаков в самом крайнем, колоссальном своем развитии…» Гоголь — С. П. Шевыреву, в том же году: «Какое ни выпусти художественное произведение, оно не возымеет теперь влиянья, если нет в нем именно тех вопросов, около которых ворочается нынешнее общество, и если в нем не выставлены те люди, которые нам нужны теперь в нынешнее время. Не будет сделано этого — его убьет первый роман, какой ни появится из фабрики Дюма».

Публика любила Дюма — коллеги ехидничали. В феврале умер Фредерик Сулье, через месяц — мадемуазель Марс, Дюма похорон не пропускал, толпа его восторженно приветствовала, что отмечал Гюго: «Наш народ нуждается в славе. И когда нет ни Маренго, ни Аустерлица, он любит Дюма и Ламартинов и окружает их славой… Александр Дюма пришел со своим сыном. Толпа узнала его по взлохмаченной шевелюре и стала выкрикивать его имя…» Большой, пыхтящий, громкий человек, в каждой бочке затычка — ну раздражает же! И все упоминали, что он растолстел, постарел, потерял юношескую красоту. Он, видно, и сам почувствовал, что молодость прошла (как-то так, незаметно), и начал писать мемуары…

Исторический театр открылся 20 февраля «Королевой Марго». Реклама грандиозная, по Парижу ходили «люди-бутерброды», толпа собралась у здания с вечера, торговцы продавали суп, пироги, булки, на рассвете — кофе и круассаны, были построены умывальные и туалетные кабинки (Анненков писал, что театр «с столовыми, гостиными, конюшнями и проч.»), пока шел спектакль, 10 тысяч зевак толклись на улице. Спектакль, пышный, блестящий — достоверные костюмы, декорации, сложные машины, — шел с шести вечера до трех ночи. Готье: «Дюма совершил чудо, сумев удержать публику натощак девять часов кряду…» Бузони отозвался кисло, большинство критиков писали, что все «очень необычно». Но все хвалили приму, Беатрис Пирсон; она потом играла в Историческом театре все главные роли и, в частности, Миледи, о воплощении которой Бузони писал: «О, это очарование гадюки, этот темный и глубокий цвет…» 20 мая поставили «Семейную школу» Адольфа Дюма, на следующий день — старую пьесу нашего Дюма «Муж вдовы», 11 июня — «Интригу и любовь», переделку Шиллера, 3 августа — «Мезон-Ружа», к которому авторы приделали счастливый конец. Анненков: «Кто же виноват, что знаменитый писатель построил сам для себя театр и намерен 5 или 6 раз в году удивлять Европу отсутствием исторической добросовестности, систематической порчей народных понятий об отечественных событиях и дерзостью представлять известнейшие лица истории, как на ум придет…» Герцен (когда-то восторгавшийся Дюма), «Письма с авеню Мариньи», 3 июня 1847 года: «До чего может пасть вкус публики и даже всякий смысл, всего лучше доказывает возможность давать гнусность в роде „Chevalier de Maison rouge“ А. Дюма. Я ничего не знаю ни отвратительнее, ни скучнее, ни бесталаннее, а идет!»

Французам, однако, «Мезон-Руж» понравился. Не только «Пресса», но и обычно сердитые «Национальная» и «Дебаты» дали хвалебные рецензии. Бузони: «Кто бы мог оспаривать талант авторов, Дюма и Маке, усердие и ум актеров, роскошь постановки и талант администраторов, которые организовали все эти мелодраматические чудеса для красоты зрелища и удовольствия зрителей?» Увы, писать новые пьесы некогда, надо выполнять обязательства перед газетами: «Конституционная» с 13 мая по 20 октября публиковала продолжение «Графини Монсоро» — роман «Сорок пять». В 1902 году нашли подробный план романа, написанный почерком Дюма, — это позволяет предположить, что в тот период соавторы сперва обсуждали все сюжетные линии, чтобы иметь возможность писать фрагменты независимо друг от друга.