Читать книгу - "Крещение Руси и Владимир Святой - Сергей Алексеев"

Первая статья «Устава» Варсонофьевской редакции, в отличие от других его редакций, четко соответствует летописному описанию дара Десятинной церкви. Точно так же, в отличие от других редакций, нет ошибочных указаний на времена патриарха Фотия. Советуется князь не с митрополитом, а с супругой и детьми. Это вполне естественно для ситуации именно крещения Руси. Церковь еще не обладает никакими властными полномочиями и лишь только получает их добровольным и единоличным актом княжеской власти. Участие княгини Анны оправдывается ссылкой на византийские законы далее. Заповедь Владимира потомкам также соответствует тому, что известно из летописей о даре Десятинной церкви.

Интересен очерк правовой системы, существовавшей на Руси, если верить Уставу, на конец Х века. Светская судебная власть на государственном уровне принадлежит князю, в отсутствие его – боярам. Князь и бояре имеют право назначения судей, чьи приговоры равноценны их приговорам. Но спорно, следует ли относить эти сведения ко временам Владимира или все-таки к XII–XIII векам.

Сфера действия «Устава» ограничивается пока «градами, погостами и свободами», то есть не захватывает сельских общин с их обычным правом. Это как будто также отражает ситуацию в новокрещеной стране, где на селе еще даже не строились церкви. Термин «свобода» (позднейшая «слобода») – не обязательно анахронизм. Так уже издавна могли именоваться торгово-ремесленные поселки, не подвластные напрямую никакому князю, – распространенное явление на Руси именно IX–XI столетий.

Список тяжб и преступлений, подлежащих церковному суду, достаточно стандартен для византийского права. С другой стороны, он лишь отчасти перекликается с Краткой редакцией «Устава» князя Ярослава. Это может свидетельствовать как о том, что «Устав» Владимира инициировал создание более поздней Пространной редакции Ярославова «Устава», так и о том, что сам он создан на ее основе.

Церковной юрисдикции, по «Уставу» Владимира, подлежат: семейные свары, кровосмешение во всех формах, некоторые оскорбительные действия («зубоежа» – укус зубами). Интересно отметить, что наследственные споры отданы здесь на суд епископов – тогда как в конце XI – начале XII века составили немалую часть содержания княжеской Пространной Русской правды. Кажется, к авторитету «Устава» мог прибегать епископский суд в неких спорах со светской властью о юрисдикции. Из собственно религиозных преступлений основные – ведовство и ересь. В XVI веке бытовали легенды о борьбе с еретиками уже при Владимире, и в них при желании можно увидеть отражение действительного противостояния богомильской ереси. Что касается ведовства, то, судя по «Уставу» Ярослава, имеются в виду исключительно ведьмы, а не волхвы-мужчины. Под зелейничеством, судя по упоминанию далее «зелия» как отравы, яда, разумеется именно приготовление такового, опять же прерогатива ведьм. Лекарство же не только не осуждается, но «лечец» оказывается в числе защищаемых «Уставом» «церковных людей». Наказания за отправление языческих обрядов и исповедование язычества в «Уставе» нет, как и в «Уставе» Ярослава. Особую группу религиозных преступлений составляют кощунства и непотребства в храме, в том числе порча храмовых стен самовольными надписями-«резами», столь распространенная на Руси.

Владимир (или автор «Устава» на его имени) в связи с повторением запрета и «клятвы» ссылается на авторитет «первых царей» и вселенских соборов 325–787 годов. Под «первыми царями», соответственно, имеются в виду римские и византийские императоры, начиная с Константина Великого, поступкам которого Владимир сознательно подражал.

Вторая часть «Устава» – вверение епископам надзора за торговыми делами и спорами. В частности, епископ должен хранить эталоны всех необходимых мер и весов. Он является высшим арбитром во всех связанных с этим вопросах – и отвечает за них перед Богом, как и за вверенные ему людские души.

Наконец, третья часть «Устава» обеспечивает частичный иммунитет обширной категории «церковных людей» перед княжеским и боярским судом. Их дела между собой рассматривает епископский суд, а высшей инстанцией здесь впервые указывается митрополит. Перечень «церковных людей» весьма конкретен. Он включает всех священнослужителей, церковнослужителей и монахов, членов семьи священника (только священника). К ним в этом отношении приравниваются, отдаваясь под покровительство Церкви: лекари, просвирни, лица, живущие на покаянии. Здесь же находим первое (или одно из первых, если относить «Устав» к XII–XIII векам) на Руси упоминание о «задушном» вкладе богача, который может включать и зависимых от него людей. Такие люди также оказываются в ведении церковного права. Аналогичным иммунитетом обладают и целые заведения – не только монастыри, но и больницы, и открытые для паломников страннические приюты. Однако иммунитет носит, как уже сказано, частичный характер. В случае тяжбы с лицом, подлежащим княжескому «общему» суду, и «церковный человек» оказывается ему подвержен.

В целом, как видим, данная редакция «Устава» не содержит явных анахронизмов. Все упомянутые в ней реалии могут соответствовать и эпохе Владимира. Основан ли «Устав» в этом случае на достоверном церковном предании или на несохранившихся письменных материалах – судить, вероятно, преждевременно. Однако это один из древнейших памятников русского церковного права и отражает сложившиеся представления о роли святого князя Владимира в истории Русского государства.