Читать книгу - "Красный лик. Мемуары и публицистика - Всеволод Иванов"

Люди воевали и не понимали, что победить революцию — это значит вовсе не «разбить живую силу противника», а так или иначе залить неугасимый пламень злобы факелом, вспыхнувшим в душе русского народа. Русский русскому стал врагом; русский русскому стал волком — а если одна стая волков истребит другую стаю, то ведь останутся не ангелы — откуда ангелам взяться? — а останутся те же волки! Не понимали того, что вожди — «совершенные пустяки»; не понимали, что из многомиллионного народа всегда кто-нибудь да выдвинется; что главное отвлечь народ, а вожди упадут сами. Упал же теперь в грязь обаятельный когда-то «наркомвоен» Троцкий. Остался лишь прежний юркий журналист, которого по-прежнему ссылают в места не столь отдалённые. Sic transit…

Для преодоления революции нужна была совесть — а совести-то и не было.

Ни в красном, ни в белом стане.

* * *

Совесть была только в одном адмирале Колчаке.

Он отлично понимал, что «военными» методами ничего не сделаешь. На казачьем кругу Сибирского войска, давшем беспредельные полномочия теперешнему перелёту атаману Иванову-Ринову, адмирал говорил в августе 1919 года:

— Один я ничего не в силах сделать! Я только зову на помощь всех, кто любит Россию. Делайте же… Казаки начали, и это хорошо!

Буквально те же слова он говорил немного позднее и на собрании беженцев в зале Омской женской гимназии:

— Вы можете вернуться в ваши родные места только с оружием в руках… Это зависит от вас самих… Берите же в руки ружья!

Адмирал звал народ. Звал за собой. Звал идти по своей собственной народной воле. Но ведь «только на государственной службе познаёшь истину». И невыносимая казёнщина Ставки и военного командования делала всё, чтобы помешать народному движению; она распускала огромные ижевские и воткинские революционно поднявшиеся добровольческие отряды, она переходила на регулярщину, и это — в гражданской войне, и с этой регулярщиной ухнула.

* * *

Адмирал был по имени диктатором, Правителем. Диктатуры ждали, просили, молили её. Но совесть не позволила ему быть диктатором.

Совет Министров из случайных людей, не умных, а просто ловких и хитрых, а иногда волевых и прущих очертя голову, вроде В. Н. Пепеляева, забрал власть от адмирала. Адмиралу показывали, на основании и международных положений, и финансовых осложнений, и проч. и проч. доказательств, что ему распоряжаться никак нельзя. И адмирал был игралищем ловко раздутых интриг, а не дела. Все эмигранты с надеждой взирают теперь на московскую оппозицию, хотя, конечно, большевики умнее и хитрее тех же самых белых эмигрантов в то время, когда эти последние сами находились в сплошной оппозиции в Омске. Адмирала обвиняли в порках, в расстрелах, в преуменьшении прав Экономического Совещания, прав «общественности», во всём, в чём угодно. Оппозиция атамана Иванова-Ринова — была самой сильной оппозицией. Иванов-Ринов лез в казачьи вожди, в правители, поддерживаемый казачеством, которое гордо разглагольствовало в Омске про беженцев:

— На казачью землю пришли, а распоряжаются!

Оппозиция! Оппозиция!! Оппозиция!!! Несомненно, в этой разваливающей работе белые были чрезвычайно сильны.

А сколько лиц из высшего командования в Омске торговали всем, чем можно: вагонами, шёлковыми чулками (только Иванов-Ринов) и т. д.

И когда один раз «диктатор» захотел повесить некоторых орлов, взявших не по чину, то в его руки вцепилось столько народу, что эта рука не поднялась выше каких-то несчастных писарей…

* * *

В первой своей статье «Дым Отечества», написанной по приезде в Омск с фронта в июне 1919, в «Сибирской Речи» у чудесного В. А. Жардецкого я заявил, что Омск провалится… За это мне сильно попало. Но почему на контрреволюционное, национальное дело смотрели как на какой-то весёлый пикник? Обрадовались, что «свергли»? Почему до сих пор памятны широкие шляпы некоторых омских дам, поглощавших в огромном количестве горячительные напитки?

Профессору Военной Академии генералу Иностранцеву было дано поручение адмиралом:

— Расследовать известный конфликт между генералами Гайдой и Лебедевым, который (конфликт) фактически положил конец успехам сибирской армии.

Гайда поставил ультиматум:

— Или я и победа! Или Лебедев и ставка!

Генералы Дитерихс и Иностранцев приехали к Гайде и спрашивают:

— В чём дело, братище?

— Помилуйте, — со слезами на глазах говорит Гайда, — мной командуют из Омска под самую Пермь… Всякая моя самостоятельность приравнивается самовольству… Когда я беру Пермь, а с ней запасы, их отсылают в тыл, и они остаются в руках противника… От меня берут лучшие части и губят их… Мои подчинённые все твердят, что всё это на руку коммунистам… Я докладывал адмиралу, но ничего не выходит…

Мудрая комиссия решила:

— Прав Гайда!

А Лебедев?

— Тоже прав! — решила комиссия в своём соломоновом постановлении. И оба маститых комиссионера генерала сидят мирно, один где-то в Европе, а другой в Шанхае. А Россия в течение восьми лет занимается неудачными социальными перестройками…