Читать книгу - "Соловушка НКВД - Юрий Мишаткин"

Ягода поднялся, заложил руки за спину. Вышинский протер бархоткой линзы очков, водрузил на переносицу.

— На предыдущих допросах вскользь затронул вашу попытку физически устранить потенциального претендента на пост главы органов товарища Ежова, распылении в его кабинете паров ртути.

У Ягоды дрогнули колени, мокрыми стали ладони.

«Напрасно надеялся, что не вспомнят секретную лабораторию. К прежним обвинениям пристегивают отравления, посчитают причастным к смертям Орджоникидзе, Менжинского, Фрунзе. Но ведь прекрасно знают, что первый застрелился, второй был хроник, умер от неизлечимой болезни, третий отдал Богу душу на операционном столе».

Вышинский продолжал:

— Неопровержимо доказано, что приложили руку к преждевременной смерти единственного сына великого пролетарского писателя, которого с высокой температурой умышленно не отправили в больницу. Максим Алексеевич Пешков мешал вам заманивать в сети его жену, сделать ее своей любовницей.

Ягода с трудом сдержался, чтобы не выкрикнуть:

«Максим разлюбил Надю, и она его! Об этом знали все в их доме, в том числе отец, он же свекор. Супруги собирались развестись, но не хотели расстраивать главу семейства, тепло относящегося к невестке, души не чающего во внучках».

— После устранения сына советского классика, родоначальника метода социалистического реализма подобное преступление готовили совершить с писателем.

Обвинение было более чем серьезным.

«После моего доклада вождю о неблагонадежности Горького, его тайной переписке с зарубежными деятелями, пересылке им своих рукописей, Сталин посчитал Горького не просто неблагодарным, а предателем. Стоящий одной ногой в могиле, дышащий на ладан классик смел критиковать советскую власть, высказывать несогласие со многим во внутренней политике. Смерть избавила его от ареста, меня с Хозяином от вопля на Западе по защите известного всему цивилизованному миру шелкопера, бумагомарателя».

Стоило прокурору упомянуть Максима, как вспомнился апрель 1934 г., когда сообщили, что Пешков после очередного чрезмерного возлияния уснул в парке, промок под дождем до нитки. Известие обрадовало, отдал приказ дать выспаться, в результате сына писателя, молодого спортсмена, помощника отца, исследователя Северных морей, внесли ногами вперед в мертвецкую.

Алексей Максимович тяжело пережил смерть сына, следующим сильным для него ударом была катастрофа 18 июня 1936 г. самого мощного по тем временам многомоторного самолета «Горький» c пассажирами. Две трагедии вскоре привели к остановке сердца. Тотчас на даче в Горках-2 и в московском, подаренном вождем особняке миллионщика Рябушинского провели тщательные обыски, изъяли вплоть до малейшего клочка все рукописи, письма. После ознакомления с конфискатом опасения в неблагонадежности покойного подтвердились, Горький не был лоялен к партии, даже к Сталину. Осмелился беспощадно критиковать многое, что увидел, узнал на Родине после возвращения из Италии: осудил аресты интеллигенции, грубую цензуру, унесший миллионы голод в Поволжье, на Украине, изгнание из страны ученых, философов, насильственное вступление в колхозы сельчан, разрушение храмов, церквей, ссылку в Сибирь зажиточных земледельцев.

Отношение писателя к советской власти окончательно испортилось после посещения на Белом море Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН), бесед с тщательно отобранными, проинструктированными начальством ссыльными. Ягоду удивило, что заядлым врагом стал обласканный властью, окруженный всеобщим почетом, получивший в дар кроме особняка дачи под Москвой и в Крыму, чье имя присвоили Нижнему Новгороду, центральной в столице улице, заводам, фaбpикaм, пароходам; книги издавались огромными тиражами, все в стране театры ставили его пьесы, на киностудии сняли фильмы «Детство Горького», «Мои университеты», инсценировку романа «Мать».

Из найденного при обыске письма Ромена Роллана стало известно, что француз считает смерть Максима странной, это утверждала и первая жена писателя, обвинившая в случившемся НКВД, — дамочку, к большому сожалению Генриха Григорьевича, нельзя было взять за жабры, бросить за решетку, Екатерина Павловна обладала непререкаемым авторитетом в Европе.

Гроб с телом усопшего установили в Колонном зале Дома Союзов. Сталин проигнорировал предсмертную просьбу покойного — предать его земле в родном Нижнем или рядом с сыном. Вождь изрек: «Дневники с крамольными рукописями, письмами сжечь, подобным образом поступить с трупом». Урну с прахом замуровали в Кремлевской стене, когда первая супруга попросила оставить ей щепотку пепла, Политбюро отказало…

Вышинской заметил, что подследственный, как говорится, витает в облаках, и постучал карандашом по столу.

Ягода провел ладонью по лицу, выдавил:

— Подтверждаю только оказание Максиму Алексеевичу помощи в организации его полетов на аэроплане. Он бредил авиацией, я был у него вроде няньки…

Вышинский уточнил:

— И настойчиво спаивали, чтобы сделать алкоголиком, ускорить смерть, тем самым получить полную свободу для связи с его женой.

— Он пил без моего участия, не знал меры в употреблении горячительных напитков.

— Вы пользовались его слабостью, чтобы соблазнять супругу.

Ягода сделал вид, будто пропустил замечание мимо ушей.

— Максим состоял секретным осведомителем, снабжал органы информацией о встречах, разговорах отца, его гостей, содержании получаемых и отправляемых писем. Что касается преждевременной смерти, то в ней виноваты недобросовестные врачи.

Вышинский не согласился:

— Напрасно юлите. От ответственности уйти не удастся. Ваше непосредственное участие в отравлении отца и сына Горьких неопровержимо доказано, из-за вас мир лишился великого писателя и молодого авиатора, отличного семьянина, отца двух дочек. Это не считая шпионажа, подготовки взрыва шлюзов на канале для затопления столицы. Следствие располагает документами, показаниями свидетелей, признаниями проходящих с вами по одному делу помощника Горького гражданина Крючкова, доктора Левина, референта Куйбышева Максимова, секретаря ЦК Буланова, наконец, граждан Рыкова и Бухарина, которые достаточно хорошо осветили ваш истинный облик.

Ягода не поверил, что сосед по камере дал против него показания, но понял, что бессмысленно вступать в спор, прокурор со следователем не станут слушать доводы в невиновности, и решил сыграть раскаяние:

— Признаю, что смерть Максима в некотором роде на моей совести — своевременно не отправил температурившего в больницу. Виноват и в том, что не помешал его отцу сочинять пасквили на советский строй и, главное, на нашего вождя и учителя, не сумел уговорить написать многостраничную, нежели очерк о Ленине, биографию товарища Сталина…

Допрос завершился очными ставкам. На первой личный врач Горького Левин поведал о полученном от Ягоды строгом приказе ускорить переселение пациента в загробный мир, на следующей Крючков дополнил показания лекаря. В ответ Ягода обвинил секретаря писателя в краже и продаже за баснословно крупную сумму коллекционерам писем, полученных Горьким из Европы от известных деятелей культуры, врача назвал виновным в непрофессионализме при лечении больного. Вновь напомнил о своем руководстве карательными органами, самым важным в стране наркоматом, щите и мече революции, строительством каналов, в прокладке автомобильных и железнодорожных магистралей в непроходимой тайге, районах вечной мерзлоты, за что удостоен правительственных наград, получал благодарности вождя.