Читать книгу - "Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905—1917 - Ричард Пайпс"

«Трупы Боголепова, Сипягина, Богдановича, Бобрикова, Андреева и ф. — Плеве не мелодраматические капризы и не романтические случайности русской истории; этими трупами обозначается логическое развитие отжившего самодержавия. Русское самодержавие в лице двух последних императоров и их министров упорно отрезывало и отрезывает стране все пути к легальному и постепенному политическому развитию. <…>

Страшно для правительства не физическое устранение Сипягиных и ф. — Плеве, а та создаваемая этими носителями власти общественная атмосфера негодования и возмущения, которая рождает из рядов русского общества одного мстителя за другим. <…>

Он [Плеве] думал, что самодержавие, которое ввело полицию во все и вся: законодательство, управление, науку, церковь, школу и семью превращает в полицию, сможет предписывать великому народу законы его исторического развития. А полиция ф. — Плеве не сумела даже предотвратить бомбы. Какой он был жалкий безумец!»²⁶

Струве и другим либералам еще пришлось раскаяться за столь неосторожные высказывания, ибо очень скоро стало очевидно, что для террористов террор был образом жизни и направлен он был не только против самодержавия, но и против «путей к легальному и постепенному политическому развитию». Но тогда, в той напряженной атмосфере, когда политика стала делом всякого наблюдателя, террористы вызывали широкое восхищение как борцы за свободу.

Смерть Плеве глубоко взволновала царя, и его эмоциональные дневниковые записи об этом событии резко контрастируют с холодным безразличием, которое он проявит семь лет спустя в связи с убийством Столыпина — государственного деятеля несравненно более крупного калибра, но исповедовавшего убеждение, что Россия больше не может управляться традиционным самодержавием. Бомбы террористов за два года унесли жизни двух его министров внутренних дел, и царь снова стоял перед выбором между примирением и репрессиями. Сам он всегда склонялся в сторону репрессий и мог бы подобрать еще одного твердокаменного консерватора, если бы с фронта одна за другой не приходили дурные вести. 17 августа 1904 года японцы атаковали превосходящие силы основных русских войск под Ляояном, вынудив их отступить к Мукдену.

Это произошло 24 августа, а на следующий же день царь предложил министерство внутренних дел князю П.Д.Святополку-Мирскому. В спектре бюрократических политиков Святополк-Мирский стоял на противоположном Плеве полюсе: он был человеком крайне независимых взглядов и либерального темперамента и верил, что эффективно управлять Россией можно лишь в условиях, когда государство и общество будут взаимно уважать и доверять друг другу. Излюбленным словом его политического словаря было «доверие». Офицер Генерального штаба, служивший губернатором в различных губерниях и товарищем министра внутренних дел — то есть начальником полиции, он являл собой тип просвещенного бюрократа, гораздо более распространенный в имперской России, чем это обычно представляется. Он в корне отвергал методы Сипягина и Плеве и, дабы не служить под их началом в министерстве внутренних дел, предпочел занять пост генерал-губернатора Вильно.

Святополка-Мирского вовсе не обрадовало предложение государя. В его сомнениях немалую роль сыграли опасения за свою безопасность: уходя в отставку полгода спустя, он благодарил судьбу, уберегшую его от смерти на столь опасном посту²⁷. Но, кроме того, он считал, что человек, исповедующий его взгляды, не может сотрудничать с двором. Во избежание недоразумений он изложил царю свое политическое кредо: