Читать книгу - "Быстрее молнии. Моя автобиография - Усэйн Болт"

Стометровка мне не подходила, потому что я уже достиг шести футов в высоту и все еще продолжал расти. Такие физические данные сделали меня слишком высоким для бега на короткую дистанцию. Тренеры в школе говорили, что пройдет вечность, пока я распрямлю свое большое тело на стартовой линии, а за это время соперники ниже меня пробегут полдистанции.

К счастью, тренеров не волновало, что я буду медленно распрямляться на дистанциях в 200 и 400 метров, потому что мои длинные и быстрые ноги позволяли догнать более низких атлетов через 50 метров, хотя техника при этом была еще сыровата. Я бежал с поднятой головой, оглядываясь на всех вокруг, и колени поднимал слишком высоко во время бега по узкой дорожке. Если бы я размахивал руками еще больше, то, наверное, взлетел бы.

Этот невероятный стиль подарил мне победы на беговой дорожке над всеми ребятами в Вильяме Ниббе. Выступая на дистанциях 200 и 400 метров, я иногда мог покрасоваться, потому что физически был намного сильнее, чем все остальные, и победы давались мне легко. На уроках физкультуры все бегали слишком медленно, и иногда, отрываясь от основной массы в забеге, я останавливался в конце, чтобы спокойно перешагнуть финишную черту, пока другие к ней только начинали приближаться.

Однажды я помню, как бежал 400 метров во время финала межшкольных гонок и какое-то время шел плечом к плечу с другим очень быстрым парнем. Он бежал рядом со мной на пределе своих возможностей. У него на шее вздулись вены, и я готов был поклясться, что от напряжения его глаза вылезли из орбит, но и на этот раз я не пришел вторым. Поворачивая за угол, я обернулся и улыбнулся ему.

– Ну что, опоздал? – крикнул я ему, показывая подошвы шиповок.

Когда он пересек черту намного позже меня, то выглядел просто измученным.

Я не мог не забавляться, потому что соревнования развили во мне чувство лидерства и победа приносила удовольствие. У меня был такой талант от природы, что в дни спорта никто не мог ко мне даже приблизиться, и я финишировал первым в каждом забеге. Один раз я даже участвовал в прыжковых состязаниях, потому что открыл для себя, что прыжки – это забавно. И когда и там я финишировал первым, другие ребята проклинали меня, потому что все медали были мои, но я не обижался на них. Мальчишкам в школе Вильяма Нибба приходилось выходить со мной на забег в соревнованиях, зная, что первое место они никогда не получат. В школе не было ни одного ребенка, у которого был бы шанс догнать меня после выстрела стартового пистолета[1].

В школе все видели, что у меня серьезный талант. Дошло до того, что тренеры уже не сообщали мое время – так я быстро бежал. Им не хотелось, чтобы я о себе возомнил, потому что мои результаты намного превышали временные показатели в моей возрастной группе. Однажды я слышал, как наш новый учитель по физкультуре, засекавший мое время на 200 метрах, после забега даже специально перепроверял свои часы.

– Что это? – сказал он стоявшим вокруг него детям. – Время Болта просто невероятно. Возможно, что-то с часами.

Он переустановил свои часы и попросил пробежать меня еще раз. А затем еще раз. И еще раз. Каждый раз, когда я пересекал черту и смотрел на него, я видел одинаково удивленное лицо, вглядывающееся в свои часы, будто они сломались. Показатели на его часах были слишком высоки, я показал еще более быстрое время, чем в предыдущие разы.

Моим самым злейшим врагом оставался я сам. Несмотря на отцовскую выучку и домашнюю дисциплину, я был ленивым. Я не усердствовал на тренировках в школе. Я никогда себя не утруждал на практических занятиях, но при этом легко справлялся с зачетами, особо не напрягаясь. Поскольку талант был дан мне свыше, я обычно без проблем сдавал норматив, и мне все сходило с рук. Чаще всего я попадал на стартовую линию, пробегал и выигрывал школьный чемпионат, но недостаток моих усилий означал, что я не развивался и не работал над своей техникой.

Мои победы и трофеи были не стопроцентными – в технике бега существовали серьезные изъяны: длинная шея и высокие колени были, а вот собственного стиля – не было.

Проблема заключалась в том, что я по-прежнему пропускал часы тренировок, особенно на 400-метровке. Работа на 200-метровой дистанции была сложной, но с ней я справлялся. Время от времени я бегал на расстояния 300 и 350 метров на дополнительных тренировках: изнурительная программа, которую должен выполнить атлет перед следующим сезоном. Дополнительные тренировки позволяли развивать силу и сохранять физическую форму для бега на большой скорости. Также они повышали уровень базовой физической подготовки, поэтому если я получал травму в сезоне, то легко сохранял силу и выносливость к моменту своего возвращения.

Однако для бега на 400 метров дополнительные тренировки были совсем иными: я должен был последовательно пробегать серию из 500, 600 и 700 метров. Для меня это было почти невозможным, и часто меня рвало прямо на беговой дорожке после выполнения серии этих дистанций, после чего я умолял тренера об отдыхе. Еще худшим был ряд упражнений, которые надо было выполнить для развития основных мышц. Если я хотел стать топовым бегуном, то должен был развить мощность в ногах во время гонки по треку. Но работа над этим была очень сложной. Одним из моих самых суровых тренеров был сержант-майор мистер Барнетт, и он был действительно ужасен. Он заставлял нас делать по 700 упражнений на пресс ежедневно. Семьсот! Еще страшнее, что все студенты, занимающиеся атлетикой, должны были делать одновременно упражнения на брюшной пресс, и если кто-то останавливался, то все должны были начинать сначала.

«Забудь об этом, – думал я, – я не могу с этим справиться».

И с тех пор я делал все, что угодно, чтобы уклониться от практических занятий, особенно когда речь шла о работе над более длинными дистанциями или об упражнениях мистера Барнетта.

По сути, я рассматривал бег как хобби, а не как основную причину своего пребывания в школе Вильяма Нибба. В 12 лет я мог пропустить серию вечерних упражнений и поехать с друзьями в ближайший Фальмут, чтобы поиграть в видеоигры в местном пассаже. Тем местом управлял человек по имени Флойд, и у него была простая система: четыре приставки Nintendo с 64 играми и четыре телевизора, стоимость одной минуты игры – один ямайский доллар. Чтобы заплатить за игру, я экономил на обедах и копил деньги, которые мама давала мне на еду. Super Mario и Mortal Kombat были любимыми играми, в которые я постоянно играл, и обычно по вечерам руки болели от джойстика, потому что играл я слишком долго.

Когда мама или папа хотели узнать, как прошли тренировки, я никогда не признавался, что пропускаю занятия. Я просто пожимал плечами и вел себя так, как будто усердно побегал, – пара зевков делала свое дело. Но моим уловкам скоро пришел конец, когда меня застукала двоюродная сестра. Она пришла в игровой центр, зная, что мой отец не одобряет компьютерных игр. Как только она заметила меня, входящего к Флойду, тут же сообщила родителям, и я, естественно, получил сильную трепку от отца. Я был очень зол на нее. Мне запретили подходить к пассажу, а главный школьный тренер, бывший олимпийский спринтер по имени Пабло Макнейл, попытался объяснить значение тренировок.