Читать книгу - "Князь советский - Эльвира Барякина"

Нина поднялась на трибуну и села с краю на деревянную скамью. Вроде никто не обратил на нее внимание.

Постепенно собирались иностранные гости: европейцы и американцы, индийцы и арабы, но больше всего было китайцев – Нина даже узнала нескольких старых знакомых, которые ехали с ней через пустыню Гоби. Вроде они отнеслись к появлению Нины как к должному.

Все переговаривались, дули на озябшие пальцы и пытались найти более удобное место для фото– и киносъемки. Высокий сутулый мужчина в пенсне ходил между ними и на разных языках спрашивал, как дела и нет ли у дорогих гостей каких пожеланий.

– А вы кто будете? – дружелюбно осведомился он у Нины.

Она сделала вид, что не понимает его. Этот тип сразу ей не понравился: худой, с аккуратной русой бородкой и утиным носом, он напоминал зловредного спальника из сказки о Коньке-Горбунке.

Потоптавшись рядом, товарищ в пенсне сел на лавку позади Нины, и она услышала, как он спросил у кого-то:

– Кто это такая? Вон та – в красной шубе.

– Не знаю, товарищ Алов, – ответил молодой голос. – Я ее не припомню.

– Надо выяснить!

Наверняка это были агенты ОГПУ, и Нина уже проклинала себя за то, что пошла на поводу у Магды. Вдруг этот Алов попросит у нее документы? Вдруг кто-нибудь из китайцев доложит ему, что она не иностранка?

На трибуны вышли члены правительства, и иностранцы, повскакав с мест, защелкали фотокамерами. Нина понятия не имела, кто из вождей кто, но на всякий случай тоже сфотографировала их – вдруг они пригодятся Магде? Было странно, что все они оказались маленькими и неказистыми, – и тем нелепее смотрелась на них полувоенная форма: словно провинциальные счетоводы решили нарядиться в героев войны.

К Алову подскочила женщина с тонкой папкой и что-то зашептала ему. Нина разобрала слова «Троцкий» и «стихийные выступления».

– Вот дьявол! – пробормотал Алов и, сбежав вниз по лестнице, затерялся среди солдат, стоявших в оцеплении.

У Нины немного отлегло от сердца. Она решила, что сделает несколько снимков и уйдет подобру-поздорову.

На Спасской башне заиграли колокола, и с прилегающих улиц донесся мощный гул человеческих голосов:

– Ура-а-а-а! Ура-а-а-а!

Под звуки «Интернационала» на площадь потекли первые колонны демонстрантов.

2.

На столбах надрывались репродукторы:

– В великий праздник, равного которому не было во всей истории человечества, наша первая мысль о Ленине – вожде победоносных пролетарских колонн, бесстрашно пошедших на штурм капиталистических твердынь!

Шли кавказские джигиты, броневики, вооруженные рабочие, Красный Крест, пионеры… Флагов было столько, что Красная площадь действительно становилась красной.

«Слава механизации!» – читала Нина надписи на транспарантах.

«Да здравствует победа пролетарской революции о всем мире!»

«Вторая автобаза, даешь знамена Октября!»

Члены правительства улыбались, отдавали честь и снисходительно махали демонстрантам ладонями, затянутыми в кожаные перчатки.

С мавзолеем поравнялась колонна молодых людей – по всей видимости, студентов. Они остановились, и через мгновение над их головами развернулся транспарант: «Долой Сталина!»

Оркестр смолк, и на площади повисла такая тишина, что стало слышно, как чирикают воробьи, слетевшиеся на свежие конские яблоки.

– Да здравствует Лев Троцкий! – выкрикнул звонкий мальчишеский голос. – Долой оппортунизм и раскол в партии!

– Ура-а-а! – нестройно подхватили его товарищи.

Со всех сторон к ним ринулись милиционеры.

Нина подняла камеру и сделала снимок. Иностранцы вокруг нее тоже защелкали фотоаппаратами.

– Нельзя снимать! Прекратите! – заорал кто-то.

Перепрыгивая через две ступеньки, на трибуну взлетел Алов. Его блуждающий взгляд остановился на Нине.

– Не снимать! – рявкнул он и вырвал у нее фотокамеру.

– Вы что делаете?! – позабыв об осторожности, ахнула Нина. – Отдайте!

– Ты русская, что ли? – Алов схватил ее за плечо. – Ты как здесь оказалась? Ты кто вообще такая?

Нина вырвалась и, не помня себя, побежала вниз.

– Держите ее! – крикнул Алов, но милиции было не до Нины: перед Мавзолеем завязалась ожесточенная драка.

3.

Нина целый день бесцельно бродила по городу, не зная, куда податься. Возвращаться в номер было нельзя: чекисты наверняка уже вычислили, кто она такая и где живет. В глазах ОГПУ белогвардейская дамочка, снимавшая выступление троцкистов, могла быть только шпионкой, и Нину ждал неминуемый арест.

Магду было жалко: как она будет обходиться без камеры и без переводчицы? К тому же Алов наверняка будут допрашивать ее насчет Нины. Дай бог, чтобы ее саму не заподозрили в шпионаже!

Оказалось, что пока на Красной площади проходил парад, в городе начались волнения: сторонники Льва Троцкого передрались с милицией и внедренными в праздничную толпу провокаторами. У Елоховского собора вся мостовая была залита кровью: там дружинники напали на колонну оппозиционеров и жестоко избили их.

Из столицы надо было бежать, и Нина решила, что купит билет до станции, до которой хватит денег, а там на месте разберется, как доехать до Владивостока. Но на вокзале ей сказали, что на ближайшую пару месяцев билеты распроданы.

Нина вышла на площадь и села в первый попавшийся трамвай. Куда теперь ехать? Где ночевать? В парке на лавочке? Если удастся найти угол, то скопленные деньги уйдут меньше, чем через месяц. А дальше что?

– Товарищи, за проезд передаем! – надрывался кондуктор, продираясь сквозь плотный строй пассажиров. – Билеты – восемь копеек.

Нина сунула руку в карман и похолодела – кошелька в нем не было.

Держась за ременную петлю, кондуктор навис над Ниной.

– Ну что, за проезд платить будем?

– У меня кошелек украли…

Он грубо схватил ее за воротник.

– Тогда слазь с трамвая! А то ишь – барыня выискалась: как в парче-бархате ходить – она первая, а как за билет платить – так у ней копейки не допросишься!

– Да она, чай, с любовником поссорилась, – усмехнулся стоявший рядом голубоглазый красноармеец. – Она ему не дала, а он ей тоже не дал… в смысле денег.

Пассажиры засмеялись.

Нина протолкалась к выходу и, когда трамвай замедлил ход, спрыгнула с подножки в грязь.

Уже стемнело. Где-то в глухих дворах выли собаки; уличные фонари не горели, и только в распахнутых дверях маленькой церкви видны были желтые огоньки свечей.

«Ну вот и приехала – никаких мне Владивостоков, никакого Китая, – в тоске подумала Нина. – Завтра с голодухи продам шубу, а потом утоплюсь в Москва-реке».