Читать книгу - "Кавказская Русь. "Где кровь Русская пролилась, там и Земля Русская" - Лев Прозоров"

К сожалению, Кагантакаваци не оставил нам подробного описания внешнего вида и вооружения этих воинов, поэтому придется обратиться к другим источникам. Начнем с внешнего вида. Армянин не зря, упомянув об усах, ни словом не заикнулся о бороде. Вопреки общераспространенному заблуждению, мужчины у древних славян и русов отнюдь не ходили поголовно бородатыми и с волосами до плеч. Волосы коротко остригали или же брили. Так же поступали и с бородою. Сколь-нибудь массовым отпускание волос и бород стало только после крещения – франк Адемар Шабаннский так и пишет: «пришел из Греции некоторый епископ и научил их (русов. – О.В. ) обычаю греческому относительно рощения бороды и всего прочего». Любопытно, что кроме христиан волосы и бороды отпускали их главные противники – языческие жрецы-волхвы. Золотые фигурки из так называемого Мартыновского клада, зарытого где-то за век до осады Партавы в Среднем Поднепровье, изображают пляшущих вприсядку усачей с коротко остриженными волосами, в расшитых рубахах. И это не было заимствованием у степняков: на другом краю Славянщины, куда никакие степняки не проникали в самых своих сладких грезах, на уже упоминавшемся острове Рюген, четырехголовый кумир Свентовита имел, по одним переводам, коротко остриженные, по другим – и вовсе обритые волосы и бороды, «согласно народному обыкновению». Велеты-лютичи, у берегов которых находился Рюген, по словам Титмара Мезербургского, оставляли клок волос на макушке выбритой головы, и точно такую же прическу имел языческий польский князь Котышко, согласно «Великой хронике Польской». Так же выглядел наш князь Святослав Храбрый в Х веке, по описанию Льва Диакона, а в Тъмутороканье [11] (нынешней Тамани) православная русская знать стриглась таким образом еще перед самым монгольским нашествием, немало удивив своим обличьем захожего венгерского монаха Юлиана.

Доходило до смешного – в Константинополе одна из так называемых «цирковых партий» [12] , которую правильнее было бы называть ипподромной, поскольку древний римский цирк Константинополя в те времена уже давно исполнял исключительно обязанности ипподрома, а еще точнее было бы назвать ее, что называется, по делам, уличной группировкой, носила, шокируя почтенных прохожих, костюм из сравнительно короткой рубахи и просторных штанов. На этом странности в их облике не заканчивались – бороды уличные молодцы брили, а голову обривали почти целиком, оставляя только длинный хвост, растущий от макушки. На горожан такой облик действовал не менее ошеломляюще, чем на обитателей провинциального советского городка последнего десятилетия Союза – панковский «ирокез»: византийцы состригали волосы и бороду только в знак глубокого траура, императорской опалы или же, по судебному приговору, преступникам. Источник заимствования этого дикого, по меркам православного Царьграда, вида угадывается просто – группировка называлась «синими», а по-византийски это звучало как «венеты». «Венетами» же римские историки и писатели, как мы уже говорили, называли славян. Точно так же, кстати, парижская шпана лет сто-полтораста назад подражала длинными волосами, шейными платками и особого покроя рубахами индейцам-апачам и называла себя апашами.

Далее надо сказать несколько слов про оружие тех славянских бойцов, что первыми ступили на землю Закавказья. Византийский автор того времени Маврикий Стратег описывает вооружение славян как состоящее из лука со стрелами, двух копий, одно из которых, скорее всего, было легким дротиком, или, как это оружие называли славяне, сулицей, и большим – «труднопереносимым», по словам Маврикия – щитом. Тяжелого защитного доспеха славяне почти не знали в те времена – первый пластинчатый панцирь в славянских землях, на древлянском городище Хотомель, почти веком младше осады Партавы. Но не станем впадать и в другую крайность – слишком уж верить заявлениям византийских авторов, что славяне сражались без доспехов. Ведь если византийские хроники повествуют о «безбожных россах», а русские летописи – о, скажем, «безбожных половцах», мы не думаем, что упомянутые народы исповедовали научный атеизм. Когда киевский летописец в «Повести временных лет» утверждает, что окружавшие полян племена «не знали брака», мы не предполагаем, что восточные славяне были сторонниками монашеского безбрачия или свободной любви. Так же и в данном случае – конечно, видевшим пластинчатые латы закованных в железо вместе с конями всадников – «клибанофорос» Второго Рима, кожаные или стеганые (стеганые доспехи у западных славян упоминаются примерно в это же время, на Руси их называли тегеляями) доспехи славян и за доспехи-то не считались. Но ведь славяне, даже не имея численного преимущества, умудрились разбить наголову панцирную конницу византийца Асбада на Балканах еще за век до осады Партавы. Были, конечно, и защитные наголовья – имея дело с вооруженными всадниками, либо быстро обучаешься беречь голову, либо теряешь ее. Есть изображения славянских воинов тех времен в конических и полукруглых шлемах. Стоит вспомнить и предполагаемое историками значение словечка, которое Моисей Кагантакаваци расслышал у дымных костров под стенами Партавы как «шором», – все-таки это звучит ближе к «шелому», чем к «черпаку» или «черепку».

Впрочем, что отдельные воины славянских дружин бросались в битву не то что без кольчуг, но даже без рубах и плащей – об этом определенно пишут византийские авторы, к примеру, Прокопий Кесарийский: «иные не носят ни рубашек, ни плащей (остальные славяне, очевидно, все это носили. – О. В. ), а одни только штаны, подтянутые широким поясом на бедрах, и в таком виде идут на сражение с врагами». Только это происходило не от бедности этих воинов и не от неумения славян делать доспехи, а по совершенно другой причине – у славян, так же как у других европейских варваров – норманнов, германцев и кельтов, – были, по всей видимости, воины, шедшие в бой без одежды. В скандинавской «Саге об Инглингах» говорится, что такие одержимые бойцы «бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты и были сильными, как медведи или быки. Они убивали людей, и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда. Такие воины назывались берсерками». Слово это одни переводят с норманнского как «медвежья рубашка» – от «бер», медведь (отсюда же наше «берлога») и «серк», рубашка (наше «сорочка» того же происхождения). Другие считают, что это слово обозначает «без рубашки» . Римские авторы говорят об обычае отборных кельтских бойцов атаковать врага в одной боевой раскраске. Следы подобного рода веры в одержимость «звериным духом» и воинскую неуязвимость обильно сохранились в славянских былинах, преданиях, поверьях, заклятиях. В частности, отсюда же, предполагают исследователи, легенды о неуязвимых для обычного, незаговоренного, оружия оборотнях. Украинские казаки-запорожцы называли таких бойцов «характерниками». Среди «характерников» был и знаменитый кошевой атаман Иван Сiрко, (то есть «Серый», украинское прозвище волка), и полковник Семен Палий («хто у водi врiвнi з водою, хто у травi врiвнi з травою, хто у лiсi врiвень з лiсом, перевертень (оборотень) в лiсi бiсом? То Палiй!», – восклицает украинская песня), и сотник Захария Чепига – лица вполне исторические. Между прочим, вера в людей, способных «заговорить» себя или других от вражеского оружия, на Руси держалась очень долго – еще Павел I в своем уставе грозит карами подобным умельцам.

Поневоле приходит в голову «еретическая» мысль: а ведь во всем этом что-то есть, не может не быть. Иначе безумцы, верившие в чары, дарующие неуязвимость, вместе со своей верой сгинули бы в первом же сражении – война пустых иллюзий не терпит. А тут они сохраняются с первых упоминаний о славянах и до нового времени, пережив и Киевскую Русь, и Господин Великий Новгород, и Великое княжество Московское, а там – и Московское же царство.