Читать книгу - "Путевой дневник - Альберт Эйнштейн"

На обратном пути он посещает Шанхай, где вновь использует большинство уже упомянутых предвзятых национальных характеристик. Однако он также отмечает: «Все в один голос хвалят китайца, но это касается и его интеллектуальной слабости в бизнесе»⁸⁷.

Ясно, что восприятие китайцев Эйнштейном полно противоречий: он сочувствует их несчастной судьбе, но также и отказывает им в человеческих качествах, как то показывает целая серия шокирующих замечаний. Похоже, он также беспокоится, как бы они не вытеснили все другие народы.

Исследования западного восприятия Китая и китайцев показывают, что впечатления Эйнштейна и его стереотипы совпадают с негативным восприятием китайцев, которое распространилось на Западе с 1850-х годов: многие видели в них воплощение бескультурья, варварства, жестокости и мракобесия, а потому считали, что их отличают грязь, смрад, нищета и убожество, суеверия⁸⁸. Точно так же, как описывает это Эйнштейн, западные представления касались резкого контраста между поразительными пейзажами и отвратительными условиями жизни в городах и деревнях⁸⁹. Интересно, однако, что сразу после Первой мировой войны (то есть незадолго до того, как Эйнштейн увидел все своими глазами) на Западе стали появляться положительные отзывы о китайцах. Варварство великой войны заставило некоторых интеллектуалов пересмотреть свое отношение к восточным идеям⁹⁰.

Несостоявшаяся поездка в Китай

Как говорилось ранее, Эйнштейн собирался приехать в Пекин на две недели и провести там серию лекций. Однако еще до его отъезда из Европы политические пертурбации в Китае ослабили желание Эйнштейна выполнить этот план. Он все еще рассчитывал на возможность провести две или три недели в Китае, выступить с лекциями как в Пекине, так и в других приморских городах⁹¹. Однако во время пребывания Эйнштейна в Японии его лекционное турне в Китае отменилось в силу серьезных недопониманий⁹². В начале декабря, когда Эйнштейн уже провел в Японии немало времени, пекинский ректор Кай спросил Эйнштейна, когда тот намерен приехать, c энтузиазмом добавив: «весь Китай готов принять вас с распростертыми объятиями»⁹³. Через две недели Эйнштейн ответил, что несмотря на его огромное желание и формальные обещания, сделанные ранее, он уже не может принять приглашение. Он заявил, что, напрасно прождав целых пять недель какого-либо сообщения из Пекина, он решил, что никто больше не хочет, чтобы он приезжал. Эйнштейн выразил надежду, что это «грустное недопонимание» будет исправлено в будущем⁹⁴.

Эйнштейн о Японии и японцах

В отличие от редких встреч Эйнштейна с китайцами до его путешествия в Восточную Азию, к тому времени, как он отправился в путь, у него уже завязалось несколько чрезвычайно важных для него знакомств с учеными из Японии. Скорее всего, самое первое знакомство было со студентом-физиком Аяо Куваки в Берне, и состоялось оно в марте 1909 года⁹⁵. Годом позже Эйнштейн похвалил статью об относительности, которая касалась пондеромоторных сил и была написана японским физиком Джуном Ишиварой. Эйнштейн заявил, что «это […] единственная работа по данной теме, которая имеет смысл»⁹⁶. Десять лет спустя Эйнштейн сказал, что ему было «чрезвычайно приятно», что Куваки (который к тому времени стал профессором физики) перевел его научно-популярную книгу об относительности: «Я до сих пор вспоминаю ваше пребывание в Берне, особенно потому, что вы были первым японцем и вообще первым азиатом, с которым я познакомился. Вы поразили меня тогда вашими прекрасными теоретическими знаниями»⁹⁷. Перед отъездом в Восточную Азию почти вся корреспонденция Эйнштейна с японцами была связана с приглашением «Кайдзо», о котором говорилось выше. Не стоит, однако, забывать, что в какой-то момент переговоров Эйнштейн назвал японцев «настоящими мошенниками», когда был расстроен финансовыми условиями контракта⁹⁸. Вскоре после этого он пожаловался Эльзе: «Похоже, что я останусь в Берлине надолго, потому что проклятые японцы сначала пересолили мой суп, а потом разбавили его водой»⁹⁹. Впрочем, как отмечалось ранее, несогласия насчет гонорара за поездку в конце концов были преодолены.

Теперь давайте посмотрим на систему представлений о Японии, которая была у Эйнштейна до поездки. Как мы уже видели, тяга Эйнштейна к восточному оказалась одной из причин того, что он принял приглашение в Японию. Как отмечают исследователи западных представлений о Японии, это «увлечение Востоком» было важным фактором путешествий в Японию¹⁰⁰. Особенно это проявилось после Всемирной выставки в Париже в 1900 году, благодаря которой японский стиль стал моден на Западе. Крайнее увлечение японской культурой и обычаями назвали «японизмом»¹⁰¹. Впрочем, интерес Эйнштейна к Японии имеет, вероятно, и более экзотические (и причудливые) источники. В своих интервью во время поездки он упомянул влияние работ греко-ирландского писателя и журналиста Лафкадио Херна (который натурализовался в Японии в 1896 году) на свои представления о Японии до того, как сам туда приехал. Эйнштейн говорил, что после очерков Херна из «страны Лилипутов» он думал о Японии «в сказочных выражениях: с маленькими домиками и гномиками»¹⁰². В статье о своих впечатлениях о Японии, написанной через три недели после своего приезда туда, Эйнштейн также упомянул чувство тайны, которое он в целом чувствовал, когда дело касалось Японии: «Мы и у себя дома видим много японцев, которые живут одиноко, учатся усердно, улыбаются дружелюбно. И никто не может узнать, какие чувства живут за этой осторожной улыбкой». В этой статье Эйнштейн признается: «Все, что я знал о Японии раньше, не могло мне ее объяснить»¹⁰³.

Япония, по которой путешествовал Эйнштейн в конце 1922 года, переживала радикальные политические, социальные и культурные перемены. Эпоха Тайсё, которая началась в 1912 году, была «периодом, когда интернационализм, космополитизм, секуляризм и демократизация, казалось, заменили собой призывы к замкнутости» предыдущей эпохи Мейдзи, в которой страна была занята прежде всего созданием нации¹⁰⁴. Годы после Первой мировой войны были временем индустриализации и модернизации Японии. Европа и Америка начали влиять на японскую культуру. Появлялись новые, западно ориентированные интеллектуалы. Христианство, лейборизм, радикальные идеи привели к тому, что возникли движения за права женщин и рабочих, студенческое движение. Иностранные ученые приезжали сюда на долгий срок и стали выходить первые научные журналы¹⁰⁵. Вместе с зарождением духа либерализма в эпоху Тайсё присутствовал и скрытый политический террор: за год до приезда Эйнштейна случилось умышленное убийство премьер-министра Хара Кей. Началось развитие программ социального здравоохранения. Дух демократии выражался в «демократической империи»: внешняя политика империи поддерживалась основными политическими партиями, и различие было не между теми, кто за или против империи, а скорее между империалистами «медленного» или «быстрого» пути развития¹⁰⁶.

Как же изменились представления Эйнштейна о Японии и японцах после его встреч с японцами на борту корабля и позже, уже в самой стране¹⁰⁷?

Контраст с его грубыми высказываниями о китайцах поразительный: восприятие японского едва ли может быть более позитивным. Эйнштейн записывает свои первые впечатления об отдельных японцах в первый день своего морского путешествия: «Он (японец) не проблематичен, […] дружелюбно выполняет социальные обязанности, которые выпадают на его долю, без претензий и гордясь своим обществом и своей нацией. […] Он безличен, но при этом не замкнут в себе; как существо прежде всего общественное, он, кажется, не имеет никаких индивидуальных черт, о которых ему надо было бы молчать и секретничать»¹⁰⁸. Несмотря на то, что это положительное описание, Эйнштейн, кажется, видит японца не полностью человеком – он явно воспринимает их индивидуальность как не совсем развитую. Его первая запись о японских женщинах почти карикатурна: «Японки расползлись вокруг [по палубе] с детьми. Вид у них нарядный, удивленный, почти <схематичный> стилизованный. Черноглазые, черноволосые, большеголовые, семенят»¹⁰⁹. После трех недель плавания Эйнштейн, кажется, еще не нашел ключа к таинственному характеру его японских спутников: «Японцы очень патриотичны. Странные ребята, чье государство – в то же время их религия»¹¹⁰. Его первые опыты прослушивания японской музыки усиливают ощущение чужеземного: он находит эту музыку «очень чужой», а от их пения у него «кружится голова»¹¹¹.