Читать книгу - "Калигула - Саймон Терни"

Нерон и Друз опять переглянулись.

– Стоило нам уехать на пару лет, как в нашей семье завелись политики и заговорщики, – хохотнул Нерон. – Теперь очередь за Друзиллой – не объявит ли она нам, что готовится стать гладиатриссой?

От смеха Друз поперхнулся вином.

– Друзилла готовится стать ослепительнейшим цветком в саду Рима, – раздалось из дома.

Мы повернулись на голос. В дверях стоял Лепид в серой тунике и шерстяной накидке для защиты от ночной прохлады. У него за спиной недовольно топтался наш привратник.

– Не поздновато ли для визита? – дружески поддел приятеля Калигула.

– Я старше тебя, Гай-башмачок, – засмеялся Лепид и махнул привратнику.

Тот, не скрывая раздражения, потопал в дом.

– Лепид? – удивленно воскликнул Нерон. – Странно, что ты в Риме. Разве ты не получил еще трибунат?

Удивление Нерона объяснялось тем, что Лепид больше не носил буллу. По-моему, Калигуле этот факт не давал покоя, хотя он всеми силами старался не подавать виду.

– Получил! – ухмыльнулся Лепид. – Ты же знаешь, какой могущественный человек мой отец. Я в списках трибунов городских когорт.

– Хорошо устроился! – фыркнул Друз, наконец справившись с кашлем после неудачного глотка вина.

Мы все ухмыльнулись. «В списках» – точнее не скажешь. Лепид уже два года состоял трибуном отряда, который следил за порядком на улицах Рима, но мы ни разу не видели его в форме и не слышали, чтобы он бывал в казармах. Со стороны казалось, будто его жизнь беззаботна и легка, а воинская должность связана с некими неуловимыми и, по-видимому, вымышленными обязанностями.

– Хорошо, что все собрались. Совсем как в старые времена, – улыбнулся Нерон, а Лепид сел рядом с Друзиллой.

Моя молчаливая сестра обратила на гостя большие сияющие глаза, и он забыл обо всем на свете, пока она не освободила его, отведя взгляд.

За ними наблюдала Агриппина, и я заметила, как по ее лицу промелькнула какая-то тень. Что это было – обида? Зависть? Пина не позволяла своим истинным эмоциям надолго задерживаться снаружи, чтобы никто не успел распознать их.

– Насладимся же встречей по полной, – странным тоном произнес Калигула.

– О чем это ты? – спросил Друз и снова отпил вина.

– Еще до календ вы отправитесь обратно в Африку. Когда вам опять отпуск выпадет в одно и то же время, я, скорее всего, уже уеду куда-нибудь далеко в свой легион, Агриппина выйдет замуж, и другие девочки будут готовиться к тому же. Ну а Лепид? Вот он, пожалуй, так и продолжит бездельничать, уклоняться от исполнения долга и делать вид, что служит трибуном в когортах римской стражи.

Лепид попытался изобразить оскорбленные чувства, но его старания свелись на нет широкой ухмылкой. Я посмотрела на Агриппину. Да, она почти достигла брачного возраста. Скоро мать станет получать предложения. Или теперь такими делами должен заниматься император, как наиболее подходящее лицо на роль pater familias – главы нашего семейства?

– У семьи Германика всегда будет повод собраться вместе, – уверенно заявил Нерон под одобрительные кивки Друза.

По моей спине побежали мурашки, но я сочла причиной прохладный ветер, а не все усиливающееся ощущение, будто за нами пристально наблюдают боги.

В последующие месяцы, однако, божественное присутствие не давало о себе знать. Два наших старших брата вновь уехали искать славы и триумфов в пыльных пустынях Африки. Лепид еще полгода наслаждался необременительной службой, но потом ему пришлось заняться настоящим делом. Один из трибунов покинул ряды городской стражи, и в когортах появился другой юный новичок. В результате Лепид перестал быть самым младшим и наименее важным членом отряда. Разумеется, поскольку нашему другу было не занимать обаяния и ума, очень быстро он научился выполнять свои обязанности так, чтобы у него оставалось достаточно свободного времени. И все-таки Лепид больше не мог приходить к нам на виллу так же часто, и мы видели, что Друзиллу это огорчает: когда его долго не было, она впадала в уныние, даже если Калигула был рядом.

А наш золотой мальчик становился все более скрытным и брал пример с Ливии. Он начал подражать ее едкому юмору, и не могу сказать, что мне это нравилось. В устах прабабки сарказм звучал изобретательно и умно. Калигула же часто поддавался вспыльчивому нраву, и от этого его колкости бывали чересчур жалящими. Но с другой стороны, он еще только учился.

Мне же прививали скучные навыки по ведению домашнего хозяйства и управлению делами мужа. Причем обучали этому не менее скучные наставники. Утром я предпочитала заниматься у восточного окна в таблинуме. Там, конечно, солнце било прямо в глаза, но зато Агриппина не списывала у меня задания. А она умела делать это очень ловко. Например, дожидалась, когда я уйду, потом стирала с работы мое имя и вписывала свое. Поскольку наши почерки было не отличить, уловка довольно долго сходила Пине с рук. Сначала я не понимала, зачем сестра это делает, будучи гораздо умнее меня, но потом стало ясно, что так она просто экономит время для того, чтобы полностью отдаваться плетению паутины контроля над слугами и нашими менее сообразительными друзьями.

Одна из интриг Агриппины удивила даже меня, хотя, в отличие от других членов семьи, ее коварство никогда не было тайной для меня. У одной из рабынь на вилле, вифинской девушки, дочери нашего старшего садовника, имелся гребень, который мечтала заполучить моя сестра. Само собой, все, что принадлежит рабу, принадлежит и его хозяину, но хозяйкой девушки была наша мать, а не Пина. В конце концов Агриппина просто отобрала гребень у рабыни, однако мать отвесила дочери оплеуху и вернула вещь девушке, напомнив Пине, что у нее своих гребней целая дюжина. Порой, добавила мать, лучше позволить рабам иметь что-то свое, тогда они будут благодарны и усердны, в противном же случае станут дуться и доставлять хлопоты.

Агриппина сначала злилась, а потом словно позабыла о гребне. Позднее я узнала, что́ придумала и осуществила моя сестра, и не могла не восхититься – и в то же время ужаснуться. По своим каналам она следила за рабами дома до тех пор, пока не прознала, что среди них есть двое, которые регулярно задерживаются в винном подвале. Агриппина принялась их шантажировать и заставила выкрасть у нашей матери ожерелье.

Ко всеобщему удивлению и возмущению, украшение обнаружилось в постели вифинянки. Ее отхлестали бичом на глазах у воющего связанного отца и потом продали на рынке по дешевке для работ на полях. Спустя два дня на столике Агриппины появился гребень рабыни. Заметила это одна я. Ведь прошло полгода и все уже забыли о желании сестры завладеть им. Пина обрекла девушку на тяжкий труд и разлуку с отцом – и ради чего? Ради гребня, которым она, похоже, и не пользовалась.

По-моему, весь дом вздохнул с облегчением, когда на Сатурналии мать объявила, что подыскивает для Агриппины жениха. Даже я немного повеселела, хотя и некрасиво вести себя так по отношению к родной сестре.