Читать книгу - "Дмитрий Донской - Николай Борисов"

Со времен Чингисхана основой успехов монгольского войска была железная дисциплина. Приказы командира выполнялись беспрекословно. За их нарушение виновного ожидала скорая и жестокая казнь. Богатая добыча, доставшаяся степнякам после разгрома русского войска, не превратила мамаевых татар в толпу мародеров. По первому сигналу трубы они выстроились в боевые порядки и приготовились следовать за своими предводителями. Победа на Пьяне открывала степнякам новые перспективы. Оставив под небольшой охраной на поле боя трофеи и пленных, косматые всадники устремились к Нижнему Новгороду. В воскресенье, 2 августа 1377 года, татары разгромили русских на Пьяне, а уже в среду, 5 августа, они «изгоном без вести» нагрянули в Нижний Новгород, преодолев за пару дней полторы сотни верст.

Для Дмитрия Суздальского, находившегося тогда в Нижнем Новгороде, появление татар стало полной неожиданностью. А между тем отсутствие связи с войском в течение трех дней должно было насторожить князя. Но теперь, когда татары уже врывались в распахнутые ворота города, положение могла спасти только героическая воля, безумная и победоносная храбрость наподобие той, что проявлял Ричард Львиное Сердце под стенами захваченной сарацинами Яффы. Однако Дмитрий Суздальский менее чем кто либо другой мог выступить в роли нового Ричарда. Правление этого вялого и переменчивого правителя было подлинным наказанием для его подданных. К лету 1377 года Дмитрий Суздальский имел за плечами около пятидесяти четырех прожитых лет, и при этом — ни одной яркой победы, ни одного доведенного до конца смелого предприятия. Памятником его переменчивости стала начатая, но так и недостроенная каменная крепость в Нижнем Новгороде. А как она могла бы послужить городу в этот страшный день — 5 августа 1377 года!

Рядом со своим московским зятем Дмитрий Суздальский чувствовал приливы отваги. Но теперь зять был далеко, а татары — совсем рядом, под самыми окнами княжеского дворца. И мужество окончательно покинуло старого князя. В чем был, он выбежал на крыльцо, вскочил на первого попавшегося коня и помчался прочь из охваченной паникой столицы.

Рассказывая о трагедии родного города, нижегородский летописец (вероятно, автор «Повести о побоище на Пьяне») не осуждает своего князя. Он почти оправдывает его, но на дне этого оправдания заметен осадок презрения.

«Князю же Дмитрию Костянтиновичю не бысть силы стати противу их на бои, но побежа в Суждаль, а люди горожане новогородстии разбежашася в судех в верх по Волзе к Городцу. Татарове… останочных людей горожан избиша, а град весь и церкви и монастыри пожгоша, и сгорело церквей в граде 32. Отидоша же погании от града в пятницу иноплеменници волости новогородскыя воюючи, а села жгучи и множьство людей посекоша, а жены и дети и девици в полон без числа поведоша» (43, 119).

Автор «Повести о побоище на Пьяне» последовательно развивает библейскую тему «преступления и наказания». «Небрежение» воевод влечет за собой не только разгром войска, но и трагедию всего города, гибель или плен многих тысяч русских людей.

Сотворив свое злое дело, татары из Мамаевой Орды ушли, уводя в степи бесконечные вереницы рыдающих пленных. Но бедствия Нижегородской земли на этом не закончились. Вскоре за своей добычей явился тот самый «царевич Арапша», которого тщетно ожидали на Пьяне русские воеводы. «Того же лета пришед прежереченыи царевич Арапша и пограби за-Сурие и огнем пожьже» (43, 119).

На этот раз набег Арапши ограничился Засурьем — самой дальней и, очевидно, единственной уцелевшей от Мамаевых татар восточной областью Нижегородской земли.