Читать книгу - "Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости - Николай Коняев"

В дальнейшем выяснилось, что Парфений давать такую грамоту не имел права, поскольку газский Предтечев монастырь находился под юрисдикцией иерусалимского патриарха.

«Парфений IV человек неученый, неразумеющий законному правилу… – писал патриарх Досифей^[64]. – А что он Парфений учинил газскому митрополиту, учинил яко неученый и неграмотный»…

Тем не менее 12 февраля 1662 года Лигарид был уже в Путивле, а 9 апреля 1662 года его принял государь.

Лигарид поднес ему в подарок модель Гроба Господня, иорданскую воду и иерусалимские свечи. От царя он получил серебряный кубок, сорок соболей, камку и тридцать рублей денег, а после челобитной еще сто рублей и пятьдесят рублей соболями.

Хотя Лигарид приехал по приглашению Никона, но – вот она нравственная гибкость подлинного иезуита! – принял сторону царя. Он посоветовал Алексею Михайловичу привлечь для суда над Никоном Восточных патриархов.

«Он прибыл в Москву (19 февраля 1669 года) в самое горячее время, когда дело о Никоне все больше и больше запутывалось, когда Московское правительство чувствовало свое полное бессилие так или иначе порешить это дело и потому крайне нуждалось в человеке, который бы помог ему выйти из затруднительнаго положения, – пишет Н.Ф. Каптеров. – Паисий Лигарид и был именно таким человеком, способным взяться за всякое дело, особенно которое сулило ему всевозможные выгоды, почет и влияние. Он сразу понял выгоды своего положения между двух борющихся сторон и, как и следовало ожидать от него, немедленно пристал к сильнейшей правительственной партии, стал душою и руководителем всех врагов Никона, дело которого, как он хорошо видел, было уже окончательно проиграно. Он скоро успел овладеть полным расположением и доверием к себе самого государя, у которого в некоторой степени даже занял место прежнего “собиннаго друга”, так что Алексей Михайлович, по свидетельству самого Никона, стал слушать во всем Лигарида и почитать его как “пророка Божия”. Это понятно: вкрадчивый, очень гибкий и льстивый гречанин, желавший только всячески угождать царю, представлял полную противоположность с суровым, гордым, неуступчивым и притязательным Никоном, и потому ему не трудно было приобрести расположение и любовь мягкого и привязчивого царя, нравственно измученного столкновением с Никоном, искавшего опоры, успокоения, оправдания своему поведению в этом деле. Никто не мог лучше Паисия успокоить встревоженного, неуверенного в своей правоте царя, оправдать его в своих собственных глазах, сообщить ему, колебавшемуся, нравственную устойчивость и решительность. Паисий пустил в ход всю свою ловкость и изворотливость, все свое остроумие и находчивость, весь запас своих научных знаний, чтобы во всем оправдать царя и, наоборот, во всем обвинить Никона».

Насчет ловкости и изворотливости Лигарида с Н.Ф. Каптеровым трудно не согласиться…

Но для нас важнее понять, действительно ли, обманывая Алексея Михайловича, Лигарид успокаивал «встревоженного, неуверенного в своей правоте царя», или же царь понимал, с кем он имеет дело, и использовал бесчестного мошенника в собственных целях.

Совершенно точно известно, что когда Паисий объявил себя патриаршим экзархом, Алексей Михайлович послал келаря Чудова монастыря Савву к патриарху Дионисию^[65]. Тот разыскал бежавшего от турок патриарха Дионисия, и Дионисий самолично дал ответы на все волновавшие русских вопросы.

– Ехать в Москву я никак не могу… – сказал мудрый Дионисий. – Благословляю государя, чтобы он или простил патриарха, или другого поставил, смиренного и кроткого. Если он боится греха, то мы принимаем грех на свои головы. Царь – самодержец, ему все возможно… Стефан же грек у меня не бывал. Правда, хартофилакс^[66] докучал мне, чтобы я написал грамоту – быть газскому экзархом. Но я этого не позволил, и если такая грамота появилась у царя, то это плевелы, посеянные хартофилаксом. Паисий Лигарид – лоза не Константинопольского престола, я его православным не называю, ибо слышу от многих, что он папежник, лукавый человек.

Считается, что Паисий Лигарид вывернулся, уверив царя, что и сам был обманут хартофилаксом, который доставил ему грамоту. Однако справедливее предположить, что Алексею Михайловичу самому хотелось увериться в оправданиях Лигарида, ибо он был нужен для низвержения Никона и завершения реформы Русской Православной Церкви.

Во всяком случае, послание патриарха Дионисия не испортило отношений Лигарида с Алексеем Михайловичем.

Никаких последствий не вызвало и сообщение патриарха Досифея, обвинившего Паисия Лигарида в сношениях с такими еретиками, каких в Иерусалиме нет ни в живых, ни в мертвых…

Это кажется преувеличением, но если вспомнить, какую аферу провернул Лигарид в России, ощущение гротеска превращается в обыденную реальность…

Увы…

Приходится признать, что у русского царя и у газского мошенника оказалось общее дело, исполнение которого в глазах Алексея Михайловича компенсировало и проклятия патриархов, и даже страх Божий…

Ведь и в дальнейшем, уже твердо зная о проклятиях, Алексей Михайлович не сразу нашел силы отстранить Лигарида от дел, связанных с устройством и управлением Русской Православной Церковью.