Читать книгу - "Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни - Леопольд фон Захер-Мазох"

Настоящая любовь не ищет счастья для себя, а стремится дать его Другому.

Он любил меня такой любовью, и я хотела любить его также.

Тяжелая ночь сменила этот мучительный день. Она прошла, как проходит все в жизни – и хорошее, и дурное.

На другой день, когда я посмотрела на себя в зеркало, волосы мои были покрыты серебряным инеем.

* * *

Кругом меня стало так тихо, как будто в доме был покойник; слуги ходили бесшумно и говорили тихим голосом.

Митчи не смел выйти из своей комнаты, и во всем доме был запах смерти.

Наступил вечер. Я по обыкновению сидела у своего окна, утомившись думать; мой притупленный мозг следил за потухавшим днем. Вдруг послышался слабый шорох, какое-то дуновение прошло по воздуху, точно последний вздох умирающего ребенка. Я вскочила с места, протягивая руки к духам, которые, как мне казалось, окружали меня. Тогда я поняла, в чем дело.

В углу, почти закрытая портьерой, стояла корзина цветов, которую я поставила в день моих именин; сухие лепестки, оторвавшись от увядших роз, тихо падали на пол.

Это были последние цветы, подаренные мне Арманом. Они теперь увяли и умерли, как красивые мысли и высокие чувства, которые они олицетворяли. Я подняла несколько увядших лепестков и положила в письмо, сопровождавшее их, когда я получила их свежими и благоухающими.

Прошлое!..

* * *

В последних числах апреля я с ребенком уехала в Швейцарию. Стоя среди сундуков, я молча прощалась со всем, что покидала здесь.

Экипаж остановился у дверей. Снесли мой багаж, он не был многочислен; мы спустились за ним.

Арман понял меня и избавил от прощания наедине; я была ему благодарна за это.

Мы ехали в омнибусе, одном из тех экипажей, которые содержатся большими компаниями для удобства путешественников.

Все было готово, и мы сели.

В эту минуту, как это уже несколько раз повторялось в моей жизни, произошло непонятное событие, точно отблеск невидимой жизни.

Было шесть часов – время, в которое эта часть бульвара наиболее оживлена.

Прекрасный весенний день клонился к закату, последние лучи солнца скользили по крышам домов.

Консьерж захлопнул дверцу экипажа и, держа фуражку в руке, стоял на панели в ожидании нашего отъезда. Кучер сел на козлы, взял вожжи и слегка коснулся лошадей кнутом, чтобы они двинулись в путь.

Они не тронулись с места.

Кучер несколько усилил голос и прибегнул к кнуту и вожжам.

Лошади не двигались.

Кучер повторил свой маневр.

Ни один мускул не дрогнул у лошадей. Они стояли как вкопанные, точно составляли одно целое с землей, окоченевшие, закинув головы с ощетинившейся гривой.

Консьерж подошел к ним, взял за узду, похлопал их и старался словами двинуть их в путь.

Все было напрасно.

Тогда кучер, разозлившись, принялся бить их и неистово тянуть вожжами. Лошади по-прежнему стояли неподвижно.

Собрался народ, торговцы выбежали из своих лавок, лакеи у «Пальярда» с любопытством оглядывались в нашу сторону; кучера, стоявшие возле «Водевиля», подошли и с серьезным видом оглядывали лошадей; с бульвара все больше и больше пребывало любопытных прохожих… оказалось целое сборище. Я заметила, что прохожие смотрели сначала на лошадей, затем заглядывали к нам в карету, как бы ища соотношения между упорством лошадей и нашими личностями.

Два извозчика взяли лошадей под узду и старались насильно заставить их двинуться, между тем как кучер изо всех сил колотил их.

Но сколько они ни тянули и ни колотили – лошади застыли в неподвижности.

Я взглянула на Армана. Бледный от страха, он стоял в углу с дрожащими губами и руками.

– Лошади не хотят увезти твое счастье, – сказала я.

Это прозвучало насмешкой, а между тем, это было правдой. Какое-то ощущение торжества, победы поднимало мою душу высоко над земной горечью, над человеческим страданием.

Каким чужим и далеким показался он мне в эту минуту!

Какой-то старик, стоя возле дверки, сказал нам через спущенное окно:

– Встаньте… лошади пойдут.

Мы вышли, и лошади бросились во весь опор по бульвару. Мы пошли за ними. Против Лионского кредита, среди целой вереницы экипажей, кучер, не потерявший нас из виду, остановился возле тротуара; мы поспешно вскочили, и карета покатила.

* * *

Я уехала в Лозанну, где поселилась в отеле «Бельвю». При виде роскошной лазури, расстилавшейся передо мной, мое все еще слишком требовательное сердце несколько успокоилось. Мне необходимо было подумать о работе, чтобы найти средства существования для себя и ребенка: в работе я находила также и отрадное отвлечение от моего горя.

Каждый день я получала письма из Парижа. Из этих писем я узнала, что война с Германией неизбежна, что в Лозанне я была в большой опасности и что мне следовало переехать в По, куда, может быть, не дойдет отголосок войны. Арман провел несколько дней в Страсбурге и писал, что узнал там такие значительные вещи, что провел целый час в беседах с Гоблэ (министром иностранных дел), и тот упрашивал его ничего не говорить в данную минуту, сказав, что между 15 и 20 он бросит «бомбу». Таким образом, судьба Франции и Германии очутилась в руках Жака Сэн-Сэра.

Мне казалось тогда, что я вправе смеяться над этой манией величия. Я была неправа. Только после его падения, благодаря ослиному ляганью, я узнала, насколько серьезно относились к нему самые влиятельные в то время политики и государственные люди и от какого пустяка зависит иногда судьба народа.

В этой мании величия я мало-помалу разобрала причину, которая заставила его разойтись со мной: его успех вскружил ему голову, ему захотелось играть роль в Париже – а я была неподходящей женщиной для такого случая… я его не устраивала.

Когда я обдумывала все это, то поняла еще многое другое.

Расставшись со мной, он и меня сделал свободной, – конечно, не вполне, как может быть только человек, вычеркнувший всякую любовь из сердца и не признающий никакой обязанности; но я была свободна от стеснения, налагаемого на женщину положением и вкусами мужчины.

Я ценила эту свободу тем более, что теперь я была в состоянии воспитывать своего ребенка так, как я этого хотела: сделать его простым и искренним, без фальшивого блеска Парижа.

* * *

Сидя рано утром на террасе, я читала газеты, как вдруг мне бросилось в глаза известие под заголовком «Последний берлинский скандал», в котором сообщалось, что жена X*** бросила своего мужа и последовала за Жаком Сэн-Сэром в Париж.

В тот же вечер я уехала в Париж. Зачем? Что, в сущности, я буду там делать? Я не знала.

Точно лист, унесенный ветром, я подчинилась буре, происходившей в моей душе, не думая, не рассуждая.