Читать книгу - "Красный закат в конце июня - Александр Павлович Лысков"

class="p1">После недолгих посиделок ускакал Клим на займище во всей своей разбойной красе и справе – на высоком «крылатом» седле и в стременах стаканами.

Ни полушки чужой с собой не прихватил, а на душе у Ипата стало так кисло, что он с досады вслед Климу стрельнул смоляным катышком изо рта.

6

Наутро Ипат отчалил.

Оттолкнулся.

Поплыл.

Тянулись по берегам Пуи кусты, окрашенные илом половодья. Вокруг плота стояла глинистая вода.

Зачерпнёшь горстью – ладони не видать.

Жёлтый ранник простегал кромку крутых берегов.

Прилетевшие ласточки то и дело выпархивали из норок в песчаных кручах. Кормились с выси – к вёдру.

Пока корабль набирал разгон, Ипат привыкал к небывалой езде – не скрипнет, не тряхнёт, и кони неутомимые без кормёжки готовы волочить день и ночь.

Но сколь резвы, столь и норовисты эти кони водяные! Не узришь гуляющего стрежня или на повороте замешкаешь – разберут повозку по косточкам, разметают бочки по речной шири, диким стадом пустят смоляные окомёлки в дар побережным жителям.

Скоро от блаженства на лице Ипата и следа не осталось. По лбу перекатывались волны морщин. Пот заливал глаза.

Под пером кормила смачно плескалась вода.

Кровь гудела в ушах.

Потому не достигал уха Ипата ни хруст веток под копытами коня обычного, скакового в побережных кустах, ни звон удил.

И не бросалась в глаза Ипату мелькавшая в прибрежных кустах красная рубаха догонщика.

Понимая, что теперь весь мир для смолокура собрался в точку, не особо скрытничал и Клим.

В виду реки ломился на коне через лес при полной походной справе.

Пуля ждала своего часа в стволе его пищали за спиной.

Колесцо у ружейного замка было взведено, оставалось подсыпать пороху на полку…

7

И кровным, и кровавым родством были повязаны Клим с Ипатом.[122] Память давнего злодейства дано было нести сноровистому Климу.

Мстительные порывы обнаружились в нём ещё в детстве.

Беспричинными казались увальню Ипату вечные нападки драчуна. Он долго терпел.

Но однажды Климка больно попал в него камнем. Ипат заревел от обиды и стал канючить, пошто это, мол, Климка его лупцует. И ухорез открылся с детской прямотой:

– А пошто твой дедко мою бабку зарубил?

Более сотни лет из уст в уста передавалась весть об этой кровавой расправе как горькое предостережение. В проказливой душе Климки сказка разрослась до злобной веры.

С возрастом открытая вражда к Ипату в нём остыла. Преобразилась. Стала второй натурой. Обратилась на весь свет. И нынче, одушевившись захватом смоляного каравана, к Ипату он мести не таил. Единственно на добычу зарился. Плыви «на смоле» хоть Власей, хоть Алексей, он бы так же выслеживал.

8

Уже к вечеру первого дня гонки конь Клима запарился в чащобах, отстал от плота, беззвучно скользящего по воде.

Изгибистая Пуя время от времени своими коленами касалась прямоезжего пути, а на бродах и вовсе пересекала.

В таких местах и решил Клим поджидать добычу.

Заехал вперёд и залёг в буреломе у впадения в Вагу. Уложил ружьё на сошки. Но в последний миг, когда Ипата проносило саженях в трёх от него, стрелок вдруг отпал от приклада, осенённый догадкой – дать корабельщику уйти как можно дальше, чтобы меньше самому потом пястаться со сплавом. Пускай потужится земляк.

9

Ускользнул Ипат от погибели не ведая того.

Вынесло его на Важскую ширь. Река мелела стремительно, и казалось, будто плот скатывается под горку. Перед поворотами приходилось теперь Ипату выкидывать якорь для торможения, иначе – навал.

Якорная вервь в одной руке, шест в другой, а между ног рукоять греби – столь широко теперь ухватывал он стихию.

Железный коготь пропахивал песчаное дно и вдруг зацепился за корягу. Корма просела. Бурун покатился по плоту.

Выломило из палубы привязной кол.

Освобождённый плот подбросило и понесло.

Обломок остался на воде вехой.

Ипат причалил в затишке, скинул рубаху, порты.

Добрёл до зацепа. Переборами по верёвке пошёл ко дну. Открыл глаза и увидел себя будто в мучнистой лаве.

Какое-то световое пятно мерцало перед лицом, словно кто-то любопытный разглядывал его.

И было щекотно то ли от холода, то ли от сора в потоке.

На третьем нырке ему удалось вывернуть из-под топляка крюкастую железяку…[123]

10

Ночью в берестяной палатке и постелью, и одеялом стал для Ипата кожух, до сих пор висевший на шесте как флаг.

Уснул он под вплески пружинящих веток и плюханье шматков береговой глины. И приснилось ему, будто плот опять норовит вздыбиться. Водяной вал накатывает через кромку. Нет! Это баба выворачивается из глубины. Встаёт на ноги – а платье сухое.

Баба влезает в шалаш и шепчет Ипату:

– Ты сегодня ко мне в гости приходил. Теперь меня принимай.

И янтарные бусы перебирает вместо чёток.

– Хочу стать человеком, – говорит. – Возьми меня замуж.

И бусину кладёт Ипату в рот, будто ягодку.

Он давится, просыпается от удушья. Кашляет до слёз.

Выплёвывает комара.

Вылезает из укрытия…

Вставшее солнце зеленеет в молодой листве кустарника.

От воды веет льдом…

11

Череда залитых полой водой диких безлюдных берегов прервалась строениями Важского городка.

Обжитое место притягивало всякого плывущего. Ипат тоже своё «судно» утолкал в старицу, вдобавок к причаленным купеческим карбасам.

Якорную вервь закрепил под настилом потаённо. Можно подумать, будто смоляная плавь держится одним приколом.

По рукотворному оврагу – взъезду – поднялся с причала на торговую площадь города.

День был будничный. Площадь пустовала. Разжиться продуктами можно только у кого-нибудь в домашнем обиходе.

Пришлось пробираться Ипату в глубь городка по грязной угловатой улочке, где заборы пониже и щепа на крышах.

У колодца разговорился он с бойкой девкой. Она даже вёдра бросила, узнав, что он плывёт в низовье. Две полётные души сошлись. Девка со дня на день лесных плотогонов поджидала, но коли первым явился живичный, то она ему в рукав вцепилась. Невтерпёж было на Смольный буян к канатчику, шпагатницей.

Ипат напустил государственной важности, чтобы понарошку смутить торопыгу.

– А грамотку проезжую имеешь?

Она ударила его кулачком в грудь (выше и не достать).

– Ум-то есть? С проезжей я бы давно пешком ушла.

– А ежели в Архангельске прищучат?

Опять получил Ипат дружеский толчок от невелички.

– А то не знаешь? Дадут горячих да и отпустят. Не смертна казнь. Собаки полакают – реке не убыток.

– Я тоже наудалую, – сказал Ипат. – За паспорт ещё им плати. В случае чего вместе под батоги пойдём.

Он отходчиво улыбнулся, развернул тряпочку и в ней на ладони поднёс девке катышики живицы, обваляные в муке, чтобы не