Читать книгу - "Император Август и его время - Игорь Князький"

Кальвизий же, находившийся в отчаянном положении, поскольку в бою он потерял свои лучшие корабли, остальные же из-за повреждений не способны были к бою, теперь мог вздохнуть спокойно. Отплытие Демохара на юг спасло остатки флота октавианцев. Организовав починку кораблей, Кальвизий осторожно, вдоль берега, избегая выхода в открытое море, поплыл к югу Брутийского полуострова, где близ Регия предполагал присоединиться к флоту самого Октавиана. Триумвир же, получив, очевидно, от гонца, посланного по суше известие о противоречивых для него итогах сражения при Кумах, решил сам плыть навстречу остаткам эскадры Кальвизия.

Тем временем Секст Помпей, узнав об итогах битвы при Кумах, назначил новых флотоводцев вместо беглеца Менодора и геройски погибшего верного Менекрата. Таковыми стали уже отличившийся в победном сражении против Кальвизия Демохар и ещё один бывший пират, его собственный вольноотпущенник Аполлофан. Сам же он, узнав о движении флота Октавиана навстречу потрёпанным, но не лишённым до конца боеспособности кораблям Кальвизия, решил не дать силам противника соединиться. Тем более что к его морским силам, во главе которых Секст изначально находился в гавани Мессаны, добавились суда Демохара, имевшие победный опыт. Сам Помпей как толковый выученик пиратов к этому времени был уже отменным флотоводцем. Его флот настиг корабли триумвира, когда те выходили из Мессанского пролива в открытое море навстречу Кальвизию. Тот, однако, медленно двигаясь, прижавшись к побережью, в отличие от Демохара к своему главнокомандующему не поспел. Октавиан, не ожидавший нападения неприятельских кораблей с тыла, принять открытый бой не решился и, более того, запретил своим судам вступать в сражение. Это предписание оказалось роковым. Корабли флота Октавиана либо двигались, прижимаясь к побережью, либо стали на якорь, повернувшись к неприятелю носовой частью. Демохар к своему предыдущему успеху в Неаполитанском заливе добавил победу в Мессанском проливе. Его маневренные суда атаковали обездвиженные по приказу неискусного флотоводца корабли противника с двух бортов. Дело шло к полному разгрому флота триумвира. Сам он уже покинул свой корабль и, находясь на прибрежных скалах, встречал тех, кто сумел выплыть на берег и сам провожал их на близлежащую гору, представлявшуюся единственным надёжным убежищем. Как видим, в роли флотоводца Октавиан оказался столь же бездарен, как и в роли командующего легионами в боях на суше.

Положение частично исправил один из флотских начальников Корнифиций. В нарушение приведшего флот к поражению приказа Октавиана он, перекликаясь с командирами уцелевших пока кораблей, велел им сниматься с якорей и атаковать противника. Уж, если погибать, так сражаясь в открытом бою, нежели бесславно, стоя на месте, не имея возможности достойно защищаться. Более того, отважный Корнифиций атаковал флагман помпеянцев, который его кораблю удалось не только повредить, но и захватить. Сам Демохар, правда, уцелел и сумел спастись, перебравшись на другой корабль. Вскоре с севера к месту сражения стали подходить суда Кальвизия и Менодора, что, казалось, могло переменить ход сражения в пользу флота Октавиана. Но с его кораблей, находившихся у берега, и с суши, где оказался сам наследник Цезаря и спасшиеся с погибших в сражении судов, приближение флота, пришедшего им на помощь, не было видно. Помпеянцы же, находившиеся в открытом море, свежие силы неприятеля заметили и предпочли в новое сражение не вступать.

Наступившая ночь прекратила боевые действия. И помпеянцы, и моряки Кальвизия и Менодора провели её на своих кораблях. Тем же, кто спасся на суше во главе с Октавианом, на гористом берегу достался скверный ночлег. Пищи не было, укрыться было негде, что происходило на море, было неизвестно. Триумвир (отдалим должное его мужеству и силе духа!), сам испытывая те же лишения, что и его матросы и солдаты, обходил всех уцелевших, ободряя их и убеждая потерпеть до утра. А оно, как казалось поначалу, сулило Октавиану и его соратникам счастливый поворот. Нежданная, но от этого не менее желанная помощь пришла неожиданно с суши: стали прибывать части Тринадцатого легиона. Легионеры, видя в сколь бедственном положении находятся их товарищи, немедленно стали оказывать им необходимую помощь. Октавиан тут же разослал по всем направлениям гонцов с вестью о своём спасении, дабы предупредить неизбежные ввиду вчерашнего поражения слухи о его гибели. Новым отрадным событием стало появление передовых кораблей Кальвизия – значит, и на море всё не безнадёжно! «Только после этих двух благоприятных неожиданностей» молодой Цезарь позволил себе отдых^[690].

Когда наступил день, Октавиан оценил потери своего флота. Они оказались огромными: множество кораблей либо сгорели, либо были полусожжены, большинство же уцелевших имели серьёзные повреждения. По счастью, вражеский флот не показывался поблизости, и удалось потому приступить к ремонту сохранившихся судов. Но тут на беду вмешались силы природы: началась сильнейшая буря. Это природное бедствие так ярко и подробно описано Аппианом, что лучше привести его полностью:

«С полудня поднялся южный ветер, и начались сильные волны в бурном и узком месте пролива. Суда Помпея укрывались в Мессенской гавани, суда же Цезаря волна вновь гнала на скалистый и трудный для причала берег; они ударялись о скалы или сталкивались один с другим; на них не было полного экипажа, чтобы бороться с бурей всеми средствами. Менодор, надеясь преодолеть близящуюся опасность, спустился далее в море и там держался на якоре. Там и волны вследствие глубины были слабее, всё же и с этими волнами ему приходилось бороться, и, чтобы его не относило, он приказал налечь на весла. Некоторые другие последовали его примеру, большинство же остальных, полагая, что вследствие весеннего времени ветер скоро стихнет, удерживали суда и не спускали якорей ни со стороны моря, ни со стороны суши, в то же время местами отталкиваясь друг от друга. Когда ветер стал сильнее, всё пришло в беспорядок, суда разбивались, срываясь с якорей, наталкивались или на берег или одно на другое. Стоял общий вопль ужаса, стенаний, призывов бесцельных, слов нельзя уже было расслышать. Кормчий не отличался от простого матроса ни знанием, ни умением командовать. Гибель постигала одинаково как находившихся на судах, так и бросавшихся в море и погибавших среди волн прибоя. Море было полно парусов, обломков, людей, трупов. Если кто спасался и выплывал к суше, то и его волны разбивали об утёсы. Когда к тому же и море было охвачено волнением, обычно бывающим в этом проливе, это ещё более смутило неопытных, и корабли, тогда особенно сильно носимые ветром, разбивались один о другой. К ночи ветер ещё усилился, так что гибли уже не при свете, а во мраке. Всю ночь продолжались вопли и призывы родственников, бегавших по берегу, называвших по имени находившихся в море и оплакивавших их, если они не отзывались, как погибших. С другой стороны раздавались призывы находившихся в море, показывавшихся над волнами и призывавших тех, кто были на берегу, на помощь. Беспомощны были и те и другие. И море для пытавшихся в него войти и находившихся еще на кораблях и суша – вследствие бури всё было столь же недоступно, так как волны разбивали всё о скалы. Буря была столь необычайной силы, что находившиеся наиболее близко к берегу боялись ее, но не могли ни спастись в море, ни оставаться близко к берегу. Теснота места, природная недоступность его, сильное волнение, ветер, разбивавшийся об окрестные горы, бурные порывы, тяга вглубь, надвигавшаяся на всё, не давали возможности ни оставаться на месте, ни бежать. Положение ухудшалось еще мраком совершенно чёрной ночи. Люди погибали, не видя друг друга, одни, объятые страхом и кричавшие, другие спокойно, готовые ко всему; некоторые сами искали смерти, отчаявшись в спасении. Приключившееся несчастье превзошло все, что можно было предвидеть, и отнимало всякую надежду на неожиданную помощь, когда внезапно, с приближением дня, ветер стих, а после восхода солнца совершенно прекратился. Однако море и теперь, с прекращением ветра, долгое время бушевало. Такой бури и местные жители не помнили. Эта буря, превзошедшая обычные бури, расстроившая все расчёты, погубила большую часть судов и экипажа Цезаря»^[691].