Читать книгу - "Первопроходцы - Олег Слободчиков"

– Что за Анадырь? – встрепенулся Стадухин, оглядываясь на Казанца. – Нанандара? Нам про реку говорил ходынец.

– Анадырь-Нанандырь! – кривя губы в бороде, проворчал Баранов. – Из верховий Колымы есть тропы-аргиши на Погычу и Чендон. Посуху идти надо.

– Про Чендон тоже слышали! – Напомнил про встречу с ходынцем Казанец и переглянулся со Стадухиным.

– Если не строить зимовья, то можно сходить поискать! – рассеянно пожал плечами атаман.

– С Колымы, не с Анюя! – поперечно напомнил Баранов.

– Ходили по осени на Индигирку! – загалдели беглые казаки. – Разбогатели, аж животы к спинам присохли.

Самые беззаботные рассмеялись.

– Осталось-то, по сказкам, всего три дня парусом! – вразумляя их, зарокотал Юша Селиверстов.

Ватага вывела коч в среднее течение Малого Анюя, где прошлой зимой промышлял Афоня Андреев. Зимовье действительно было целым. Кочевавшие здесь роды исправно платили ясак, промысловые угодья между ним и промышленными были поделены. Люди вытянули коч на сухое, протопили отсыревшую избенку и стали готовиться к промыслам. Стадухин с Юшкой Трофимовым и Евсеем Павловым пошел в верховья притока смотреть места и аргиши. Они шли по берегу, пока не увидели полтора десятка юрт. Над ними курились дымы, маня теплом и отдыхом. В стороне на возвышенности стояла крепость, сложенная из бревен и камней. Завидев людей с ружьями, мужики, бабы и дети побежали к ней.

– Кто разрешил? – выругался Стадухин. – Я с Зыряном одну крепость разорил, они другую поставили. Уговаривались, чтобы ясачным жить без укреплений!

Неласково встречали гостей анюйские юкагиры. Едва трое подошли на выстрел, из щелей полетели стрелы с тупыми наконечниками.

– Втроем не взять! – вопрошающе взглянул на казаков Юшка Трофимов.

– И не обойти лиходеев. Там стланик, здесь река, – побурчал Евсей.

Обледеневший мох холодил животы, они лежали и думали, что делать. Стадухин, щурясь, крепкими зубами перемалывал ветку.

– Вернемся! – Сплюнул. – Придем, выбьем и зазимуем в крепостице… Кто зачинщик, против того Бог!

К радости анюйских юкагиров пришельцы повернули назад. Через неделю к селению подошли двадцать человек, вооруженных пищалями, саблями и топорами. Как в прошлый раз, постреляли для острастки и ворвались в крепость. Анюйцы повозмущались, ссылаясь, что давали ясак и аманатов, а крепость построили для защиты от ходынцев, но по требованию атамана вынуждены были ее оставить. Жечь крепостицу Стадухин не стал. Охочие и промышленные из ее бревен за неделю срубили просторную избу с нагородней, баней, обнесли частоколом и поставили рогатки со стороны горного склона. Другого ясака и поклонов с анюйцев они не брали.

8. Где никого допреж

В те дни когда на Яне Михей Стадухин и Василий Власьев еще только говорили беглым казакам государево слово, а потрепанные кочи Федота Попова вернулись из неудачного похода, на Колыме собралось до четырех сотен русских людей, это была сила, способная защитить себя от немирных инородцев. Добрая половина ватаги, ходившей с Поповым и Дежневым к востоку от Колымы, хлебнув лиха в море, думать не хотела о новом походе. Другие были раззадорены неудачей, дескать, гладка дорога только в ад. Отступники не смутили Федота, он знал, что следующим летом наберет людей сколько надо, и после окончания промыслов заложил остов третьего коча. Пригодного для строительства леса было много, судно делали крепким и надежным, чтобы кроме товара и съестного припаса можно было взять на борт до двух десятков человек.

В то время как Михей Стадухин с беглыми казаками плыл к устью Индигирки, отряд Василия Власьева и Кирилла Коткина сухим путем шел к Верхнему колымскому зимовью, суда Федота Попова и Бессона Астафьева по большой, пенящейся водоворотами воде неслись к Нижнеколымскому острогу. Астафьевские промышленные люди возвращались с промыслов тоже на трех кочах.

На приказе сидел казак-первопроходец Втор Гаврилов. Челобитную с просьбой повторно отпустить на Погычу торгово-промысловую ватагу из шести кочей он принял благосклонно, но с усмешкой почесал косматый затылок, когда приказчики попросили отправить с ними государевым служилым того же Семена Дежнева. Еще по весеннему насту Дежнев вернулся с Алазеи с ясаком от тамошних юкагиров и четырьмя десятками своих соболей. Втор Гаврилов посочувствовал невезению товарища, но, как положено, взял с его добычи десятину. С простреленными ногами и рукой, с двумя рубцами на лбу, скрутившими кожу так, что выцветшие в цвет соломы брови задирались шалашиком, придавая лицу то ли удивление, то ли умиление тому, что до сих пор жив, Семен окончательно потерял веру в милость Божью. Еще в октябре, после прошлогоднего плавания, он подал Втору челобитную грамоту с просьбой отпустить на Русь. Приказный отнесся к ней с пониманием, но прошлогодний посул в сорок семь соболей был записан в окладную книгу, а после возвращения из неудавшегося похода взят не был. Приняв челобитную Попова и Астафьева, Втор стал уговаривать Семена еще раз попытать счастье.

– Что с того, что не повезло в прошлом году, нынче с Федоткой и Бессонкой просятся полсотни своеуженников и покрученников. Даст Бог, найдете богатые земли, государю послужите, себе что-то добудете.

Переминаясь с ноги на ногу, прерывисто и сипло набирая грудью воздух, Дежнев взглянул на товарища сквозь нависшие на глаза волосы, рассеянно пожевал и выплюнул рыжеватый ус.

– Я свое выслужил! Вернусь с тем, что Бог дал по грехам моим, построю дом…

– Какой дом? – то улыбаясь, то досадливо хмурясь, заводил беспокойными глазами Втор. – На тебе неправленная кабала за семь лет, а я должен взять прошлогодний посул. Вернешься голодранцем и сразу – на правеж. Забыл, как это там делается? – Втор мотнул косматой бородой на закат.

Дежнев помрачнел, резко вскинул голову, смахивая челку и обнажая отчаявшиеся глаза:

– Побойся Бога, мы ведь с тобой много лет выслужили. Неужели возьмешь с моих крох еще сорок семь соболей?

– Не самому же расплачиваться? Попов с Астафьевым сильно хотят, чтобы с ними шел ты. А то ведь Семейка Мотора просится, обещает в казну сто соболей.

– Припер! – С претерпеваемой болью в лице Дежнев опять шумно вздохнул и согласился: – Дам больше Моторы, но прошлогодний посул – не в счет?

– Зачтется в нынешний! – кивнул Втор. – Даст Бог, вернешься небедным, и я с честью отпущу тебя на Лену. Если, конечно, меня не переменят, – оговорился. –Устал от этой службы, – пробормотал, оправдываясь.

Семен метнул затравленный взгляд на целовальника Третьяка Заборцева, смущенно помалкивавшего при разговоре казаков, снова пожевал ус и пообещал против сотни соболей, явленных Семеном Моторой, – полторы, с тем, чтобы идти к Погыче с усовским приказчиком Поповым и с гусельниковским Астафьевым. На другой день он продал всех своих соболей Федьке Катаеву, а деньги вложил в поход. Отступать было некуда. Семен Мотора, узнав, что Дежнев обещал против его посула полторы сотни, нахлобучил шапку и хлопнул дверью съезжей избы. Но в тот же день ко Втору прибежал Герасим Анкудинов и предложил отправить его вместо Дежнева, пообещав казне двести соболей. Услышав об этом, Семейка Дежнев побагровел от негодования и стал ругать Втора, что принуждает к посулу, который невозможно выполнить.