Читать книгу - "Ленинградский фронт - Леонид Маляров"

Русские выстраивались, на них набрасывалась толпа финнов, и каждый хватал того, кто казался посильнее.

Потом охрана сообразила, что так нельзя делать, и когда до нашей теплушки дошла очередь, нас построили и стали вызывать по списку, кто кому достанется. Прочитали мою фамилию и назвали одного из финнов. Выходит огромный старик, примерно метр девяносто ростом, килограммов 130 веса, и рядом с ним я… Общий хохот. Уж на что нам было невесело, а тут всем стало смешно, только хозяин был очень недоволен, что ему достался такой щуплый пленный.

Старика звали Юхо Кента, ему тогда было 64 года. Он посадил меня в двуколку, сам занял четыре пятых места, и через весь поселок Теува (он на юго-западе Финляндии, в 60 километрах от города Вааса) привез меня домой. Я подумал, что тут много народу живет, потому что это был огромный двухэтажный домина, метров 80–100 длиной, много окон, огромный двор, постройки для скота, а оказалось, что в доме живут только он с женой, две дочери и племянник.

Мне была отведена отдельная комната. Работал я батраком 6 месяцев. Ко мне относились очень хорошо. Я был как член семьи у них. За одним столом ели, вместе работали.

В лагерях нам подсовывали газеты, в которых рассказывалось все с точностью до наоборот. Когда я был у хозяина, пытался слушать радио. У него приемник стоял в большой комнате, но он не давал мне его слушать. Мне ничего не стоило включить его, но я не стал спорить.

Кроме меня, у хозяина было еще два батрака-финна. Они работали по очереди через день за то, что им в аренду сдали по две сотки земли. Финны на этой земле посадили картошку, а когда та поспела, стали просить у хозяина лошадь. Хозяин сказал мне: «Отвези, а потом приведешь лошадь». И я поехал к этому батраку с картошкой. Он не знал, куда меня посадить. Домишко очень бедный, но чистота — как у всех финнов, потрясающая. Стол выскоблен, вокруг все блестит. Он тут же послал хозяйку принести масла или сметаны, у них в доме ничего этого не было. Хозяйка принесла, но я есть не стал, потому что не был голоден. Так он не знал, чем меня ублажить. Принес приемник, говорит: «Слушай Москву». Таким образом только я и мог послушать.

Мне было 24 года, у меня было среднее образование: 10 классов и первый курс института, — достаточно способностей, чтобы за полгода выучить финский язык. И я там был единственным русским, на родном языке говорить не с кем было.

В первых числах октября 1944 года всех пленных собрали, привезли на станцию в Теува, погрузили в эшелон и отправили на границу к Выборгу. На границе финны одели нас почему-то в английскую форму. Когда нас приняла советская сторона, нас первым делом завели в полевую баню. Мы разделись, помылись, а уже обратно нас к одежде не пустили. Мы голенькие, без ничего оказались на другой половине, где нам выдали новую одежду. А у кого что было с собой, забрали. Единственное, отдавали по просьбе фотографии родных и близких. Все остальное осталось на «грязной» стороне бани, так сказать.

В Выборге мы пробыли несколько дней в лагере, потом нас снова погрузили в эшелон и — кого куда. Я попал в концлагерь на полярном Урале, на станции Половинка, в шахте работал. То есть из финского плена попал в наш.

В финском лагере было хуже только потому, что там чужая сторона. У нас, правда, кормили немножко лучше. Рано утром загоняли в шахту, целый день мы там работали, вечером поздно возвращались и — спать, на следующий день то же самое.

Мне повезло, что наша контрольная комиссия потребовала у финнов картотеку военнопленных. В моей карточке было записано два побега и, кроме того, было ясно, как я попал в плен — с «Иосифа Сталина». Поэтому я просидел в лагере всего около 4-х месяцев, потом меня расконвоировали, но без права выезда в другой район и без документов. Когда я вышел за ворота, там уже стоял человек, который сказал: «Ну куда ты пойдешь? Давай завтра на работу, на свое место. Мы тебе дадим жилье в бараке, будешь зарплату получать, жить как вольный человек».

Я написал домой, но мои из Ленинграда эвакуировались. Случайно письмо нашли знакомые, сообщили родным. Мать была жива и дядя. До войны я работал на заводе электромонтером, а дядя был начальником цеха. Завод эвакуировали в Челябинск. Родственники мне прислали вызов от завода, я приехал в Челябинск. Там проработал до сентября 1945 года, то есть победу встречал уже в Челябинске.

Шульц Нина

Жителей финских деревень Ленинградской области выстроили в колонны. Колонна из русских шла в Эстонию. Люди других национальностей (немцы, финны) шли в сторону Луги, их отправляли в Германию.

Весь путь до Эстонии мы проделали пешком. У меня сохранился дневник, в котором я писала: 7 километров, 12, 10, — столько мы в день проходили. В Эстонии нас наконец-то посадили в поезд, это было шикарно. Телячий вагон, и двери закрываются. Привезли нас в лагерь на остров Пакрисаари, это район города Палдиски, недалеко от Таллина, и там мы были примерно месяц, вот там-то люди умирали…

Может я ошибаюсь, прошу прощения, но нам говорили, что отступая, русские отравили продукты. И это правда, даже из нашего круга умер дядя Коля, и еще один человек. Они ели отравленные продукты, а мы — нет, поэтому остались живы.

Потом было, как, наверное, в любой оккупационной зоне: нас привезли на станцию Кейла (это 25 километров от Таллина), выставили всех на перрон, и началась ярмарка. Эстонские хозяева выбирали себе рабочую силу.

Нас с мамой долго не брали, мы остались одни на перроне. Мама была туберкулезница, она не могла ни лошадь запрягать, ни корову доить, и я была маленькая, тоненькая. Потом одной хозяйке никого не досталось, и она нас взяла. Я у нее работала только 2 месяца, потому что было очень тяжело, я не выдержала, убежала.

Эстонцы были лютыми хозяевами, они меня зимой, в холод не одевали. Держали 12 коров, и я их всех доила, поила. А от роду мне было всего 14 лет. Я от нее убежала в телятник, спала с телятами на соломе, с ними очень хорошо было, они теплые, мягкие. Потом меня подобрал пастор Йоганн Эстрейнтам, у которого я жила полгода. У него хозяйство было поменьше, только 6 коров и 2 лошади, мне легче было.

А потом немецкие оккупационные войска заключили какой-то договор, по которому население бывшей Ингерманландии стало принадлежать финнам. Нас, 60 тысяч ингерманландцев, собрали из Эстонии, Латвии, Ленинградской области и на кораблях переправили на полуостров Ханко. Там мы месяц находились в карантинном лагере, а потом нас снова выставили на продажу, как теперь говорят. Меня в числе 20 человек выбрал очень приличный хозяин, у которого мы работали примерно 2 года.

Поскольку мне было всего 14 лет, хозяйка и хозяин меня пожалели, я работала на кухне. Там я научилась очень многому, потому что приходилось кормить 12 рабочих, мыть посуду, варить кофе. Там я научилась варить кофе с солью, до сих пор так и делаю, я думаю, что все в мире так делают. Хозяин был нами доволен, потому что ингерманландцы — люди очень трудолюбивые, неприхотливые. Первый год нам не платили денег, мы работали только за еду, а на второй год стали платить маленькую зарплатку. Я на первые деньги поехала на велосипеде в город — это примерно 30 километров — и сделала себе химическую завивку. В Финляндии уже было спокойно.