Читать книгу - "Жданов - Алексей Волынец"

Прежде всего я рассказал о Льве Михайловиче Галлере, которого хорошо знал как человека с огромным опытом, пользующегося среди моряков большим авторитетом, честного и неутомимого работника. Мне было приятно, что Жданов согласился с этой характеристикой…

Несколько раз Андрей Александрович принимался расспрашивать меня об И.С. Исакове, которого он должен был знать лучше меня: они ведь были знакомы ещё по Балтике…

— Почему вы предложили именно Юмашева? — поинтересовался Жданов…

— На Тихом океане командующему предоставлена большая самостоятельность. Там нужен человек с опытом. У Юмашева такой опыт есть, а все остальные командующие — ещё новички, — пояснил я свою мысль…

Говорили мы и о Г.И. Левченко, и о В.Ф. Трибуце. Последнего хорошо знали оба. Жданов — как начальника штаба Балтийского флота, я же с Трибуцем сидел на одной скамье в училище и академии. Когда Левченко перевели на работу в Москву, Трибуцу предстояло занять его место, то есть стать командующим Балтийским флотом. О многих руководителях флота говорили мы тогда.

— Вот уж никогда не думал, что врагом народа окажется Викторов, — сказал Андрей Александрович.

В его голосе я не слышал сомнения, только удивление. Викторова — бывшего комфлота на Балтике и Тихом океане, а затем начальника Морских сил — я знал мало. Всплывали в разговоре и другие фамилии — В.М. Орлова, И.К. Кожанова, Э.С. Панцержанского, Р.А. Муклевича… О них говорили как о людях, безвозвратно ушедших. Причины не обсуждались».

Как видим, Жданов с Кузнецовым обсуждает как живых, так и уже мёртвых. Некоторым, кто на момент разговора был ещё жив, предстоит очень скоро умереть — они, будучи выдвинуты наверх, не справились с непосильными задачами. В отрывке из мемуаров Кузнецова, который мы процитировали, упомянуты 17 человек, из них пять расстреляны на момент разговора, пять будут расстреляны в ближайшие несколько лет, один умрёт в заключении, двое будут под следствием и удачно избегут самого страшного. Лишь четверых не затронут репрессии…

Более чем неделю, проведённую в поезде, они говорили о многом. Через три десятилетия Кузнецов вспоминал:

«— А вы, Андрей Александрович, не думаете принять участие в учениях и походах кораблей? — спросил я.

Флотские дела во многом зависели от Жданова, и мне хотелось, чтобы он знал их по возможности лучше.

— С большим удовольствием, — живо отозвался он. — Охотно поеду. Вот только вырваться бывает не всегда легко…

О себе Жданов говорил мало, хотя был интересным рассказчиком. Во время выступлений на собраниях и митингах он обычно зажигался, речи его отличались страстностью, горячностью, большим темпераментом.

Когда мы проехали Каму и Пермь, Жданов заметил, что воевал в тех краях, потом несколько лет работал секретарём крайкома в Горьком.

— Вообще я больше речник, чем моряк, но корабли люблю, — признался как-то Андрей Александрович».

Назвав себя «речником», Жданов не шутил и не лукавил — как показывают сохранившиеся рабочие документы, за долгие годы руководства огромным Нижегородским краем он на профессиональном уровне изучил судоходство Волги и Камы.

В столицу СССР секретарь ЦК и первый заместитель наркома ВМФ вернулись в 20-х числах апреля. 27 апреля 1939 года в Кремле состоялось совещание, о котором Кузнецов позднее вспоминал: «Разговор шёл о результатах поездки на Дальний Восток. Присутствовали все члены Политбюро. Жданов рассказывал о своих впечатлениях от Находки:

— Это действительно находка для нас.

Тут же было принято решение о создании там нового торгового порта.

Жданов рассказал о делах Приморского края, о Тихоокеанском флоте. Когда я уже собирался уходить, Сталин обратился к присутствующим:

— Так что, может быть, решим морской вопрос? Все согласились с ним.

Хотелось спросить, что это за морской вопрос, но показалось неудобным.

Из Кремля заехал домой. Когда вернулся на службу, на столе обнаружил красный пакет с Указом Президиума Верховного Совета СССР о моём назначении Народным комиссаром Военно-Морского Флота СССР».

Вот так Сталин и Жданов «решили морской вопрос», назначив высшим руководителем флота 34-летнего моряка. Оглядываясь на историю, признаем, что в этом выборе они не ошиблись. Нельзя сказать, что Кузнецов воспринял своё назначение спокойно: «Быстрый подъём опасен не только для водолазов». Четыре его предшественника были расстреляны на этом посту. И новый нарком начал работать с нечеловеческим усердием.

Трудился он под непосредственным кураторством Жданова, оставил немало воспоминаний о специфике труда в верхних эшелонах: «В московских учреждениях тогда было принято работать допоздна. Приём у наркома в два часа ночи считался обычным делом… Сидишь, бывало, в приёмной и с трудом пересиливаешь дремоту… Но нет худа без добра! В такое время особенно удобно говорить по телефону: в Москве спят, линия не занята, а во Владивостоке люди на местах». Отметил Кузнецов и такую особенность (опытный капитан царских времён Лев Галлер назвал её «медовым месяцем») — первое время молодому назначенцу на ответственный пост в сталинской системе власти давался фактически «карт-бланш» на принятие решений и доступ к высшему руководству, дальнейшее зависело от результатов его труда.

Помимо практических мер по повышению боеспособности флота, не забыли и моральную составляющую — 22 июня 1939 года Совнарком и ЦК ВКП(б) приняли постановление о ежегодном праздновании Дня Военно-морского флота в каждое последнее воскресенье июля — дата устанавливалась от первой победы русского флота Петра I в сражении у мыса Гангут. Полуостров Гангут (Ханко) расположен совсем недалеко от Ленинграда, и нашему флоту буквально через несколько месяцев вновь придётся сражаться именно здесь…

На конец июля были запланированы и первые большие манёвры КБФ — Краснознамённого Балтийского флота. «В конце июля, — вспоминает Кузнецов, — вместе с А.А. Ждановым выбрались на Балтику, где проходило большое учение.

Два дня мы пробыли в Ленинграде. А.А. Жданов показывал места нового жилищного строительства на Охте и Международном проспекте.

— Обсуждали возможность строительства города по берегам Финского залива. Места там хорошие, но слишком близко от границы, — сказал Жданов…»

Осматривая город вместе с наркомом флота, наш герой принял решение о создании в центре Ленинграда в здании Биржи на стрелке Васильевского острова объединённого Военно-морского музея.

«Из Ленинграда мы выехали в Кронштадт, — вспоминал Кузнецов. — Едва поднялись на борт линкора, как эскадра снялась с якоря. Корабли по узкому фарватеру вытянулись на морские просторы. Впрочем, о просторе можно было говорить тогда очень условно: залив у Кронштадта совсем не широк, и оба берега хорошо видны с борта корабля. Не успели мы пройти несколько десятков миль, как оказались среди чужих островов. Эскадра шла мимо Сескара, Лавенсари, Готланда под недружелюбными взглядами направленных на нас дальномеров…»