Читать книгу - "Слуги государевы. Курьер из Стамбула - Алексей Шкваров"

— Это он все от породы своей крестьянской крепостной отречься не могет. — Захохотал Лощилин, зубы белые сквозь бороду смоляную скаля, да духом здоровым, луковым обдавав. — Ну никак дурака в казачество не покрестить. Уж сколь раз его на кругу стыдили. Знай кланяется, посулы раздает от дури избавиться. Ан туда ж. Так и помрешь деревенщиной.

— Главное, что веры нашей, православной, а крестьянин ли, казак вольный, Господу все едино, — серьезно ответствовал кузнец бывший.

— Тьфу ты, — отмахнулся от него Лощилин, — ну а ты-то как, капитан? Как здесь-то оказался? Ты ж, навроде б, куда-то на край земли подался? — вопросами засыпал казак.

— Подался, — согласился Веселовский, — да потом приказ вышел, вот я и здесь теперь. В Ямбургском драгунском. Ротой командую.

— Ну и как? — не отставал казак. — В деле, сказывают, побывали?

— Побывали. Да ничего сурьезного. Разъезды, партии. Были в баталии под крепостью шведской, Вильманстрандом прозываемой. Так пехота в дело ходила. Им и досталось. Леса здесь сплошные, болота да поля каменистые. Кавалерии развернуться негде. Мы лишь погнали по дороге конницу ихнею дотемна, а потом пленных конвоировали. А ныне к Кексгольму велено маршировать.

— Правда? — казак обрадовался. — И нас туда ж. Я сотником, — пояснил, — в полку Сидора Себрякова, атамана нашего.

— Лощилин! — донесся зычный окрик.

— О, атаман кличут. Ну давай, капитан, рад, что встретились. — Лошадь развернул, хлестнул плеткой, что конь заходил под седоком, крикнул на прощание:

— Раз к Кексгольму идем, свидимся вестимо, — и Зайцеву, — догоняй, чертяка.

Епифан поклонился степенно:

— Уж прощайте, барин, — и, по-крестьянски наподдав лошади пятками, отправился вслед за сотником.

Смеясь, Веселовский помахал рукой на прощание.

Партию капитана Бранта, что к Велиокам отправлена была, выследили. Мало, что солдат один дезертировал да казачьи разъезды все по округе рыскали. Вот и наткнулись.

Сентября 20-го русские двумя отрядами выступили к уничтожению Бранта. Подполковник Костюрин Ингерманландского драгунского с сотней своих гренадер конных, гусар да казаков по полторы сотни, обошел партию шведскую справа. Через реку Велиоки вброд переправился и к атакованию с тылу изготовился.

Тем временем Божич, подполковник гусарский, с полусотней своей и двумястами конными гренадерами к речке той же приблизился, прям супротив поста шведского на берег вышел. По берегу разъезжали да по неприятелю стреляли.

Брант решил Бога не испытывать и ретироваться попытался по дороге фридрихсгамской. Маневр шведский заметив, гусары стремительно переправились через речку и, не давая в лесу укрыться, атаковали.

Партия капитана Бранта, на мелкие части разделившись, в бега подалась. Драгуны-то еще как-то исхитрились оторваться, а вот куда инфантерии деться? Гусары 60 человек побили, да столько ж отряд Костюрина положил, с тылу встретив. В плен взяли тридцать девять человек с двумя поручиками, тремя унтер-офицерами и одним капралом. За остальными, которые разбежались, команда была послана, однако понеже лес там весьма густой был и болота множественные непроходимые имелись, найти никого не смогли. Казаки ж пробрались далее всех в неприятельские границы. Привели еще четырех пленных и, сказывали, — нескольких побили. Сверх того много скота рогатого и овец было взято в добычу. У крестьян отняли.

«С нашей же стороны при всем этом случае токмо убит один казак, а ранено гусар 1, казак 1, да казачьих лошадей 5, и можно истинно сказать, что наши гусары при том весьма храбро поступили…»

(«Санкт-Петербургские Ведомости» за 1741 г. № 78. С. 621).

Возвращение в шведский лагерь разгромленной партии у одних вызвало приступ уныния, другие, наоборот, озлобились. Действий требовали решительных. Положение войск стоящих лишь ухудшалось. Болезни заразные, галерный флот опустошавшие, теперь на берег перекинулись. Причины их были понятны — пища из сухарей, гороха и дурной салаки, теснота и неудобство размещения, сырость и холод от дождей непрерывных, порой со снегом мокрым. Вот и начались горячки жестокие, от которых люди скоропостижно и во множестве умирали.

Недовольство стоянием бессмысленным попытался выразить один помещик местный, ныне при армии состоявший, капитан Левинг. Ему хороши были известны местности отсель и до самого Выборга. Пытался уверить главнокомандующего:

— Ежели взять 2000 человек охотников, то я, непогодой воспользовавшись, проберусь с ними тропами тайными, мне знакомыми, в обход лагеря русского, прямо к Выборгу. Озеро преодолеем, ночью взберемся на валы и без кровопролития всей крепостью овладеем.

Отмахнулся Левенгаупт от назойливого офицера. Адъютантам приказал:

— Более к моей особе не допускать!

Отказом своим выслушать доводы разумные главнокомандующий лишь усилил недовольство в войсках. Ждал, ох как ждал Левенгаупт известий из Петербурга. А их-то и не было.

Правительница всей России Анна Леопольдовна властью наслаждалась и романом бурным с посланником саксонским. Красавец граф Линар занимал ее сердце и голову. Поклонник пылкий да дипломат ловкий пытался обратить внимание Ее Высочества на брожение в казармах гвардейских. Но не слушала Анна Леопольдовна:

— Ах, милый граф, это все в прошлом. Гвардейцы против герцога Бирона бунтовать хотели, меня ж на престол возвели, я их лишь милостями жаловала. А потом пусть супруг мой, Принц Антон, делами семи упражняется. Он же генералиссимус российский и подполковник гвардии.

Упоминание о муже вызывало ревность острую у посланника саксонского, и он прекращал беседу неприятную.

— А коль не справится супруг мой, — торжествующе продолжала Правительница, по-женски любуясь страданиями ревностными, — отзовем из отставки графа Миниха славного. Он-то быстро приструнит всех недовольных.

Возвращение Миниха никак не входило в планы двора венского, верным вассалом коего был и саксонский посланник. Более на тему опасную Линар не решался заговаривать.

Ничего не выходило у заговорщиков. Инквизиции тайной генерала Ушакова боялись. Чувствовали себя волками, со всех сторон обложенными. Шетарди, посланник французский, нос боялся из дома показать. Лишь в окно посмотрит — все мужики подозрительные торчат бессменно прям напротив.

— Занесло ж меня, Пресвятая Богоматерь, — молился истово, — помоги и сохрани.

Полки гвардейские тож в смятении пребывали. Подвыпив, угрозы фамилии правящей выкрикивали. Только, случалось, исчезали не в меру шумные бузотеры. Куда девались — можно было лишь догадываться. Неспокойно было в столице.

Пекка Ярвинен чудом выбрался из горящего Вильманстранда. Да не один. Того парня с Руоколакса, что накануне боя с расспросами приставал, на себе вытащил. Когда ядро русское угодило прям в толпу солдат финских, расшвыряло всех в разные стороны. Очнулся Пекка от контузии тяжелой, а бой-то уж затих. Вокруг товарищи побитые, русских не видать, лишь голоса громкие слышны. Пошевелил руками и ногами, голову потрогал. В крови, но цела. И ран на теле не видно. Попытался приподняться, голова закружилась, но встать смог. Не упал. В ушах звенело, мутило сильно. Огляделся по сторонам. Русских все не было, но голоса приближались.