Читать книгу - "20 лет дипломатической борьбы - Женевьева Табуи"

– У меня на родине в деревнях тоже есть собаки, которые воют по покойникам… Тут уж ничего не поделаешь!

* * *

Мюнхен, 25 сентября. Фюрер устраивает грандиозную встречу Муссолини, который от вокзала до города едет между двумя рядами бюстов римских императоров, преемником которых он себя выставляет.

Над большой площадью, где население приветствует дуче, доминирует вывешенная на высокой колонне гигантская буква М, его монограмма, обрамленная колоссальной короной.

Берлин, 27 сентября. Муссолини, стоя на переднем плане в роскошном открытом автомобиле, в котором Гитлер занимает место позади него, торжественно проезжает несколько километров от имперской канцелярии до Олимпийского стадиона.

Повсюду с крыш до тротуаров свисают гигантские германские и итальянские государственные флаги. Эмблемы в виде секиры и пучка прутьев (фасции – символ древнеримских легионов, взятый «на вооружение» итальянскими фашистами; от слова «фасция» и происходит слово фашизм, как обозначение единения «прутьев». – Примеч. ред.) и эмблемы рейха украшают сотни пилонов и колонн.

На следующий день, 28 сентября, в семь часов вечера в Берлине состоялся огромный митинг!

Гитлер чествует своего гостя – «одного из величайших людей всех веков, одного из тех редких гениев, которых создает не история, а которые сами творят историю!». Гитлер превозносит содружество двух империй, которые, как заявляет он, «насчитывают сто пятнадцать миллионов человек, решивших бок о бок сражаться против разрушительной заразы демократического интернационала и оказать сопротивление любым попыткам внести раскол…»

Со своей стороны, Муссолини на совершенно непонятном из-за сильного итальянского акцента немецком языке в высокопарных выражениях восхваляет оба режима и клянется Третьему рейху в вечной дружбе. «Когда фашизм имеет друга, он идет с ним до конца. Завтра Европа станет фашистской и сто пятнадцать миллионов человек поднимутся как один в несокрушимой решимости».

Внезапно гремят мощные раскаты грома. Начинается ужасная гроза. Молнии освещают небо, покрытое зловещими тучами, и в полумраке сумерек эта картина кажется трагической. Проливной дождь обрушивается на толпу, которая в панике бросается к трамваям.

Вечером посол Понсэ говорит тем, кто ему рассказал обо всем этом:

– Итак, кажется, сами силы природы возвещают людям о несчастьях, которые вскоре обрушатся на их головы благодаря союзу двух диктаторов.

Демократический мир пребывает в состоянии крайней растерянности.

Шестого ноября – последний удар, прекращающий мучительные сомнения. Муссолини присоединяется к антикоминтерновскому пакту, заключенному между Германией и Японией в 1936 году.

Андре Франсуа-Понсэ телеграфирует на Кэ д’Орсэ:

«Отныне Франция и Англия отделены от Центральной Европы прочным барьером. Они теперь не в состоянии оказать непосредственную, прямую помощь Австрии и Чехословакии. Это может навести Гитлера на мысль, что пробил час приступить к осуществлению второй части его программы – созданию “великого рейха”».

* * *

Прага, 14 декабря 1937 года. Градчаны. 9 часов вечера. Личные апартаменты президента Чехословацкой республики Эдуарда Бенеша.

Через четыре больших окна открывается вид на Прагу с тонкими очертаниями ее семидесяти дворцов, которые выделяются на фоне падающего легкими хлопьями снега. На переднем плане перед окнами видны национальные флаги Чехословакии и трехцветные флаги Франции. Завтра в Прагу прибывает Ивон Дельбос, возвращающийся из непродолжительной поездки в Варшаву, Белград и Бухарест.

– Национальные меньшинства здесь пользуются большими правами, чем все остальные граждане. И вы это прекрасно знаете, мой дорогой друг, – говорит Эдуард Бенеш, закрывая географический атлас Чехословакии, который он рассматривал в ожидании прибытия генерального секретаря Кэ д’Орсэ.

– Сначала, дорогой Леже, расскажите мне, что происходит в Париже, – очень тихо своим гортанным голосом спрашивает Бенеш.

И Алексис Леже объясняет ему обстановку во Франции… Забастовки… разногласия в общественном мнении…

Нервно постукивая своим обычным жестом длинным ножом из слоновой кости по бювару, Бенеш сосредоточенно слушает.

– Во Франции все хотят избежать войны, – продолжает Леже, – но некоторые группы полагают, что этого можно было бы добиться путем соглашения с Гитлером и Муссолини, даже если бы это и потребовало принесения в жертву франко-русского пакта. Другие группы французов, наоборот, считают, что единственным шансом на сохранение мира является сопротивление двум диктаторам путем применения франко-русского пакта, хотя бы даже вплоть до демонстрации силы именно с тем, чтобы никогда не прибегать к ней…

– А каково положение в Женеве? – прерывает его Бенеш.

После некоторого колебания, все тем же свойственным ему мягким и вкрадчивым голосом Леже обрисовывает тревожную политическую атмосферу, царившую на последней сессии Ассамблеи Лиги Наций.

Германия – готовая к прыжку на Австрию и Чехословакию. Франция и Англия – продолжающие спокойно взирать на удушение Испанской республики. Все другие европейские государства – не имеющие больше никакой другой заботы, кроме опасения, как бы не навлечь на себя гнев Берлина.

Несмотря на эту драматическую картину, Эдуард Бенеш остается оптимистом.

– Да, да… но когда в конце лета немцы направят Праге ультиматум, я знаю, что Франция поддержит нас. Впрочем, группа депутатов чехословацких немцев в пражском парламенте настроена очень хорошо. Если понадобится, в один голос говорят они, мы умрем за Чехословакию, потому что, хотя мы и немцы, мы тем не менее прежде всего демократы!

* * *

Наутро прибывает Ивон Дельбос, ошеломленный тем, что он наблюдал в Варшаве, Белграде и Бухаресте. На перроне вокзала, где со всех сторон раздаются возгласы «Да здравствует Франция!», он говорит новому французскому послу Виктору де Лакруа:

– Поверьте мне, теперь наша страна одинока перед лицом готовящегося нападения!

– Нужно выстоять, господин министр, ибо диктаторы не вечны, – говорит Дельбосу старый господин, похожий на Тьера.

Это Вуех, чешский министр здравоохранения и председатель чешско-немецкой социал-демократической партии.

Тем не менее, отвечая на вопрос Дельбоса, двойник Тьера быстро соглашается с тем, что:

«Чешские немцы считают, что сохранение чешской демократии несовместимо с установлением модуса вивенди с рейхом: это было бы равносильно сочетанию воды с огнем, это невозможно, ибо демократии и диктатуры ни в чем не могут прийти к соглашению!»

* * *

На обратном пути – на последних чешских станциях в Пльзене и в Хебе – организованы волнующие манифестации в честь проводов французского министра. На перроне вокзала в Хебе Дельбос заявляет:

– В мире не существует двух других народов, столь тесно связанных братскими узами, как французский и чехословацкий народы.