Читать книгу - "Рубин Рафаэля - Диана Хэгер"

– Ну, Бернардо, это уже слишком! И если нам придется признаться в том, что мы принимали в этом участие, то Рафаэль уже точно не будет работать для нас! – вопил понтифик – Ведь только благодаря его искусству я стану бессмертным! Его, и только его, рука должна была создать мое наследие! А мне оно необходимо!

Его круглое лицо блестело от пота, губы были негодующе поджаты. Разговор происходил в замке Сант-Анджело, в личных покоях понтифика, где единственным источником света кроме ламп и свечей служило небольшое овальное окно, под которым и стоял кардинал Биббиена. Папа же восседал на драпированном алым бархатом троне.

Кардинал только что честно поведал, что заговор их был неожиданно раскрыт. Он уже давно понял: прямота позволяет избежать поиска виноватых, а собственную безопасность Бернардо Довицио да Биббиена всегда ценил превыше всего. На втором месте стояло продвижение по службе. Будь он устроен иначе, так и оставался бы одним из честолюбивых прелатов, бьющихся насмерть за крохи внимания занятого своими делами понтифика.

– Действительно, это трагедия, Ваше Святейшество, – осторожно сказал он.

– И мы допустили ошибку! Я был слишком занят, чтобы вовремя ее заметить. Теперь, конечно, придется извиняться и принимать покаянный вид. А ведь мне абсолютно плевать на его маленькую шлюшку! Иначе он больше не будет для нас писать!

Некогда жизнерадостный понтифик устал от вороха хлопот, обрушившихся на него в последние годы. Французский престол занял молодой и честолюбивый король, и Милану угрожала война. Франциск I грозился взять город, поэтому Папе пришлось срочно укреплять союз с королем Испании Фердинандом и императором Максимилианом. С большой, неохотой он сделал англичанина Томаса Уолси кардиналом, надеясь тем самым склонить Генриха VIII к союзу против Франции. Однако самым трудным испытанием для понтифика стала внезапная смерть любимого брата Джулиано, герцога Немурского. Джулиано был одним из немногих людей, на совет и поддержку которых полагался Его Святейшество. Эта утрата лишила Папу душевного равновесия.

– Мы же должны сказать Рафаэлю правду?

Биббиена старался найти правильный тон для покаянного разговора с понтификом, хотя в глубине души испытывал злорадство. Наконец-то Рафаэль повержен и раздавлен, как он раздавил Марию! О, если бы так оно и оставалось! Но нет, следует, как всегда, подумать и о собственной выгоде, решить, что важнее.

– Боюсь, вы совершенно правы, Ваше Святейшество. Мы должны ему все рассказать.

– Тогда будем молить Бога, чтобы помог нам выглядеть как можно искреннее, иначе Рафаэль больше никогда и ничего для нас не напишет!

Это случилось чуть позже, в тот же день.

Папа назначил Рафаэлю встречу в огромной, недавно расписанной станце, надеясь напомнить, что поставлено на карту. Несколько кардиналов просили его позволить им принять первый удар на себя, открыв художнику правду, потому что доброе имя Его Святейшества не должно пострадать ни при каких обстоятельствах. После бурных споров Папа настоял на своем. Он решил, что истина, высказанная им лично с точно отмеренной долей раскаяния, должна смягчить гнев мастера. А чем спокойнее будет Рафаэль, тем больше вероятность того, что со временем он все-таки их простит.

Главным было, чтобы строптивая тягловая лошадка не скинула хомут, и понтифик был готов решительно на все, чтобы этого добиться.

Когда Рафаэля проводили в покои Папы, всем присутствовавшим бросились в глаза мрачность художника, бледность его лица и краснота усталых от недосыпа глаз. Он уже несколько дней не менял одежд, и некогда роскошный винно-красный бархат приобрел самый плачевный вид. Обычно ухоженные волосы свалялись борода отросла.

Когда понтифик подозвал Рафаэля к себе взмахом руки, тот подошел и опустился на краешек бархатного с золотыми кистями сиденья возле трона Его Святейшества.

– Речь пойдет о синьоре Луги, сынок. О том, где она находится и почему.

Лицо Рафаэля исказила гримаса внезапной боли. Господи… Только не… Он вскочил на ноги, переводя взгляд с угрюмого Агостино Киджи на кардинала деи Медичи принявшего постный вид. Неужели эти люди, которым он доверял, причастны к случившемуся?

– Что вы знаете?

Понтифик поморщился и заерзал на троне. Стояла необычная жара, и его волосы слиплись от пота. Даже в ямочке над верхней губой выступил пот.

– Мы… понимаешь, я хотел, чтобы ты работал. А ты отвлекался, мало писал и…

Ради всего святого! Нет! Сердце грозило выскочить из груди.

– Я же человек, Ваше Святейшество! А не только слуга, который угождает вашим прихотям!

– Да, мы приняли неверное решение.

Рафаэль, все еще не веря своим ушам, начал понимать, что произошло. Эти люди, ради которых он усердно работал и жертвовал всем в жизни, которых уважал, даже боготворил, оказались его врагами.

– Где она? – холодно и ровно спросил он.

– Но ты же понимаешь, почему мы это сделали, Рафаэль? Сначала скажи, сможем ли мы, после того как эту женщину вернут тебе с нашими самыми искренними соболезнованиями, забыть наши ошибки и дальше жить в мире?

– Скажите, где она, или, клянусь Богом, я… – вскричал он, уже не в силах сдерживаться. Человек, которого он видел перед собой, в его глазах перестал быть Его Святейшеством. И это место, Ватикан, утратило для него свою святость. То было гнездо лжи, которая оплела его смертельно опасными путами и уничтожила его любимую.

– Сначала ты должен узнать, что о ней хорошо заботились.

– Она что, находится у вас в заточении!

– Мы сделали это для твоего же блага и хотели подержать ее у себя лишь до тех пор, пока ты не избавишься от наваждения. А потом, конечно…

– Прошу тебя, Рафаэль, не позволяй гневу заглушить голос разума! Послушай, что говорит тебе Его Святейшество! – попытался вступить Киджи, протянув вперед руки в умоляющем жесте.

– Ни слова больше! Я не желаю слушать вашу ложь! Каким же я был глупцом, поверив вам обоим! Я вкладывал сердце и душу в то, что писал для вас, а вы попытались уничтожить эту живую душу, во всем вам доверявшую! Я вам верил!

– Рафаэль! – выдохнул Киджи, потрясенный таким непростительным поведением в присутствии Папы.

– Будьте вы прокляты! Где она? – бушевал мастер. – Скажите только это! Я не хочу слышать безбожных подробностей вашего вероломства! Говорите, или, клянусь, вы никогда не увидите ничего, созданного моей кистью!