Читать книгу - "Брат на брата. Окаянный XIII век - Виктор Карпенко"

Селение, в которое привели Андрея и Мотю, было небольшим: десятка три дворов. Избы, срубленные из ели и сосны, стояли в два этажа: на первом — в строе — кладовые, на втором — надстрое — жилье. Они напоминали жилища новгородцев, но у тех над избами торчали трубы, а здесь печных труб не было, а крыши зияли прямоугольными дырами. Видимо, топили лесные жители по-черному.

Пленных подвели к одному из домов, ничем не примечательному, и по высокому крыльцу ввели в сени. Из сеней, темных и низких, ввели в горницу. Прямо перед дверью между двумя окошками стоял большой стол, вокруг горницы от входной двери и до печи — сплошная лавка, над лавкой — полица, где стояли горшки, лежали шапки и еще немало мелочей нашло там свое место. В углу располагалась огромная глинобитная печь, над челом которой в потолке зияла дыра, рядом с печью стоял большой чан. От печи к противоположному углу натянута веревка, по которой двигалась занавеска, отделяя ложницу от общей горницы. Войдя со света в полутемную избу, Андрей поначалу не увидел сидящего в дальнем углу за столом старца — сухого, сгорбленного, белобородого, пока тот сам не подал голос. Судя по тому, что приведшие в избу пленных мордовские мужики кланялись белобородому, звания он был непростого. Мужики заговорили разом, указывая на Андрея и его слугу, старик же сидел молча, прикрыв глаза, слушая всех, не прерывая. Затем он встал, и мужики смолкли. Что-то тихо им сказав, белобородый опять сел на лавку и погрузился в размышления, а мордовские воины, кланяясь, вышли из горницы, оставив пленных одних.

— К чему бы все это? — недоумевая, пожал плечами Мотя. — Весь путь до деревни глаз не спускали, а тут одних оставили.

— Стой и помалкивай, — отмахнулся Андрейка от непонятливого слуги. — Чего нас охранять? Бежать-то некуда! Кругом лес. Не зная дороги, всю жизнь проплутать можно.

Вскоре в горницу вошел мужик. В отличие от плосколобых, светлоглазых, с выступающими скулами мордовских воинов этот был крутолоб, темноволос, с курчавой окладистой бородой, одет в серую шерстяную рубаху и такие же порты. Поклонившись старцу, он сказал, обращаясь к пленным:

— Староста селения отдал вас мне в работники. Посему пошли на мой двор.

— Почто же тебе честь такая? — усмехнулся Мотя, разглядывая мужика.

— Честь невелика, но жить будете сытно, спать под крышей. А почему ко мне, а не на другой двор вас определили, так в том тайны нет. Кому ратные люди нужны? Никому. Знали бы вы ремесло какое, тогда другое дело. Тогда бы вам цены не было, а так… У мордвы земли немерено, да все под лесом. От того хлеба своего сеют мало, больше покупают на Руси и у булгар. Вот я и занялся хлебушком. Валю лес, корчую пни, пашу, сею, тем и живу.

— И давно в селении?

— Давненько. Семнадцать лет как один год. Речь родимую забывать начал. Был в плену у булгар, бежал, а до родных мест так и не дошел. Да ничего, прижился на мордовской земле, женкой обзавелся, хозяйством.

— А в родные места не тянет? — поинтересовался Мотя.

— Поначалу тянуло. Бежал не раз, да ловили. Хозяином-то моим был сам Пургас. Это ноне он — князь, а ранее старостой в этом селе был. Народ здесь мирный, незадиристый, а как пошли на мордву князья володимирские, так Пургас всех под себя и подмял, дружину заимел, в каждом селении по два десятка мужиков под свою руку поставил. Так-то вот. Ну что, пошли? Разговоров еще немало будет. Вечера зимой долги.

В отличие от избы старосты селения у Акинфия, так звали новоявленного хозяина Андрея и Моти, дом был на русский лад: пятистенок, крепко вросший в землю, с резными оконцами и трубой, тяжелые дубовые ворота, поражавшие своей монолитностью, замыкали высокий тын, протянувшийся вокруг двора.

— Такие ворота и пороками не разбить, — покачал головой Андрей, деловито постукивая кулаком в дубовую створку.

— Оно-то так, — согласился Акинфий. — В лесу живем: то зверь забредет, то лихой человек, а за такими воротами спокойнее. Береженого и Бог бережет!