Читать книгу - "Ильгет. Три имени судьбы - Александр Григоренко"

* * *

Еще три года прошло. Теперь у меня было четверо детей — две дочери и два сына. К девяти годам я дал мальчикам остяцкие имена — Тогот и Бальна. Вглядываясь в них, я видел отдаленное сходство с Ябтонгой и Явире, но это ничего не значило для меня. Пусть их пуповины зарыты в других землях, они будут жить, как живут люди в своих гнездах на великом Древе, довольствуясь теми дарами, которые дает им мудрая судьба, и не желают большего.

Вместе со мной они будут ходить на медведя, гнать лося, ставить верши, бить птицу осенью и ходить за икряной жирной рыбой по весне. Я научу их делать стрелы из лиственницы, варить густой рыбий клей и клеить луки, вытягивать тетиву, мастерить нарты и распознавать в месячном щенке вожака упряжки. Подойдет время, и мы отправимся искать невест.

Я научу их самой великой мудрости, какую дала мне моя участь, — имея свое, никогда не желай большего, моли всех бесплотных, чтобы какой-нибудь коварный дух не вдул в твой нос эту ядовитую, смертоносную мысль. С первым же вдохом она отравит тебя и всех, кто рядом.

Я буду учить их так, потому что сам увидел и почувствовал жизнь такой, какой она была задумана в самом начале. Кто ее задумал такой? Я не знаю… Но, я думаю это был тот, кого называют Спящим богом, обитающим на последнем небе. Он создал прекрасный мир и уснул успокоенным. Наверное, это было именно так, думал я… Говорят, что он уже и не помнит о существовании земли и людей. Но, глядя на сплетение судеб, я понимал, что мудрость его осталась на земле и растеклась по великому Древу Йонесси, на котором стоит мир, населенный людьми разных народов, деревьями, животными и духами.

Вместе с сыновьями я поднимался на вершины лесистых скал в солнечные дни и, показывая на искристое тело великой воды, говорил им:

— Посмотрите, как красиво!

Я знал, кого благодарить за все, что было и стало. Йонесси стал моим богом. Я поднимался на вершины один, чтобы видеть его величие, и молился ему, словами, которые подсказывало сердце.

И так продолжалось несколько лет до того дня поздней осени, когда я взошел на вершину для молитвы и кровь потекла из моих ушей.

Проснулся мой почти забытый дар — слышать птиц за полдня полета, — и своей вестью он лишил меня слуха совсем.

Моя голова разрывалась от невыносимого гула, и я приполз в стойбище, подобно гадюке. Нара, дети, Йеха — все сбежались ко мне, что-то кричали, видя мою кровь…

Тыней вываривал в котле большой кусок бересты. Потом свернул из него трубку — узкую в начале и широкую в конце — и показал, что ее надо приставить к уху. Я сделал, как он просил. Тыней что-то крикнул в раструб, потом заглянул мне в лицо и по движению губ я понял:

— Слышишь?

До меня доносился только далекий гул, отдававшийся болью в затылке.

— Ничего, — сказал я.

Старик поднялся, горестно покачал головой и ушел.

Через день появился шаман — Тыней привез его. Шаман камлал долго, а потом бросил бубен, колотушку и, обессиленный, упал на шкуры. Старик и моя жена подступили к нему, видимо, спрашивая, договорился ли он с духом, пославшим мне внезапную болезнь. Но шаман, ничего не отвечая, прошел сквозь них и проговорил мне в лицо — медленно, так, что не понадобилось слуха, чтобы разобрать его слова:

— Ушли духи. Пусто в мирах.

Что же я услышал? Какую весть? Тогда я этого не знал. Теперь — знаю.

Я услышал, как раскололись Саяны.