Читать книгу - "Повседневная жизнь Москвы в Сталинскую эпоху 1920-1930-е годы - Георгий Андреевский"

Да и как могло быть иначе? Не стало ни Бога, ни царя. Рухнули старые порядки и авторитеты. Новые лидеры заговорили о прекрасном будущем, о том, что скоро весь мир будет жить при коммунизме, когда все будет бесплатно, а золото пойдет на изготовление нужников, о том, что человек изменит русла рек, передвинет горы и пр. и пр.

Стало много праздников. Они были и коммунистические, и церковные. Распоряжением президиума Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов от 17 сентября 1918 года праздничными днями признавались: 1 января — Новый год, 9 января — Кровавое воскресенье, 12 марта — низвержение самодержавия, 18 марта — День Парижской коммуны, 1 мая — День Интернационала, 7 ноября — День пролетарской революции, 7 и 8 января — Рождество, 19 января — Крещение, 7 апреля — Благовещение. Кроме того, праздничными считались два дня Пасхи (суббота и понедельник, помимо воскресенья), Вознесение, Духов день, 19 августа — Преображение, 28 августа — Успение Божьей Матери. Таким образом, насчитывалось семнадцать праздничных дней. К тому же в канун Рождества и в пятницу Страстной недели занятия, то есть работа в учреждениях, должны были заканчиваться в 12 часов дня.

Как бы быстро ни летело время, что бы ни творилось в стране, а привычки не исчезали. Быт оставался бытом, таким как он сложился за много лет и у «бывших людей», и у революционеров.

Даже Сталин сохранял свои привычки в быту. С. Е. Прокофьева (она была женой Г. Е. Прокофьева — заместителя наркома внутренних дел, расстрелянного при Ежове) вспоминала: «Летом 1931 или 1932 года мы с мужем (Г. Е. Прокофьевым — одним из руководителей ГПУ) жили на даче, недалеко от Зубалово, где были дачи Сталина, Ворошилова, Микояна. Однажды, когда мы гуляли по лесу, встретили Сталина. Он предложил нам пойти к нему чай пить. «Вас будет поить моя хозяйка», — сказал он с явным удовольствием. Мы пошли, пили чай из самовара, а дочь Сталина, Светлана, открывала его кран маленькой ручкой. Когда Сталин смотрел на нее, глаза его тепло лучились. У Сталина была очень скромная обстановка, даже убогая. Чай пили из разных чашек. Сервиза не было».

Москвичи всегда любили пить чай. Это у них вошло в привычку. Существовало немало и других милых старых привычек: интересоваться прогнозом погоды, беседовать на завалинке у дома или у колодца, выставлять герань на подоконниках, зимой укладывать между рамами вату, посыпая ее разбитыми елочными украшениями и кусочками серебряной бумаги, держать в доме кошек, солить на зиму огурцы и капусту, сушить белье на морозе и много-много других. Сохранилась в Москве и одна из самых древних привычек — привычка распространять слухи и сплетни.

Когда в 1923 году заболел Ленин, по Москве поползли слухи о том, что он помешался, стал совсем как ребенок, говорили также, что он давно умер. Тогда об этих разговорах писалось в газетах и они не считались преступными. За последние годы царствующая династия подготовила почву для распространения сплетен про руководство страны. Уважение к властям, копившееся веками, было утрачено при последнем государе. А ведь формировалось уважение не только благолепием царского дома, прессой, церковью, но и уголовным законом. По Уложению царского времени смертная казнь не полагалась даже за умышленное убийство, а за угрозу убийством государю императору полагалась. Угроза наказания тогда исходила от центральной власти. Теперь, после революции, жестокости творились от имени народа, и народ почувствовал себя на какое-то время силой.

Сила эта старалась выжить. Одни люди верили в революцию, ждали хорошей жизни и терпели, другие — ничего не ждали и проклинали время, в которое им выпало жить. Были, конечно, и такие, которые вообще любили все ругать. Они брюзжали намного больше тех, кто действительно в результате революции много потерял. Они шутили по поводу смерти Ленина. Например: Минин после помещения тела Ленина в мавзолей говорит Пожарскому: «Скажи-ка, князь, какая мразь у стен кремлевских завелась?» или: «В шесть часов пятьдесят минут пришел Ленину капут».

У тех, кто боролся за новую власть, такие «шутки» вызывали гнев. Ну а власть, естественно, мимо таких безобразий пройти не могла.

Вот несколько примеров того, как она реагировала на неуважение к себе. Михаил Максимович Жиленков в апреле 1927 года за дебош в Большом театре, поношение советской власти и за то, что бросил в портрет Ленина свою фуражку, был выслан на три года в Курскую губернию. Степан Михайлович Лада за распространение в том же году слухов о расстреле работника мавзолея, допустившего его затопление и повреждение останков вождя, получил три года концлагеря. Петр Степанович Трубин в июле 1929 года был выслан на родину, в Рязанскую область, под надзор милиции, за то, что на Красной площади, у мавзолея, ругал Ленина. Александра Васильевича Степанова в мае 1934 года выслали на два года в Карелию, в район Белбалткомбината, за то, что он во время ремонтных работ на мавзолее, при установке подставки для микрофона, сказал другому столяру, Крылову, что бывают случаи, когда в подобные подставки закладывают динамит. Крылов намек понял и сообщил куда следует. В том же году Леон Григорьевич Фарбяж в польском клубе на Малой Грузинской улице два раза выстрелил из духового ружья в портрет Сталина и получил за это три года исправительно-трудового лагеря.

Доставалось от власти и шутникам. Андрей Матвеевич Веденеев, которому было тогда двадцать лет, в ночь на 25 января 1934 года позвонил в Кремль и сообщил, что приехавшими с Дальнего Востока лицами готовится теракт против товарища Сталина и других членов политбюро. Шутника нашли с помощью телефонной станции, арестовали и отправили на три года в лагерь. Тот же срок получил Адежан Хайрудинович Сунгатов, который 27 апреля 1933 года пытался проникнуть в правительственную ложу Большого театра.

26 марта 1935 года в комендатуре Кремля был арестован и отправлен в сумасшедший дом Лев Захарович Шахтман. В этот несчастливый для него день он пытался получить пропуск к Сталину или Ворошилову. Ему понадобилось сказать им что-то очень важное.

Шутки с властью стали опасными. Не прощала она и ошибки. Один наборщик районной малотиражки в номере за 26 февраля 1936 года в слове «Сталин» вместо буквы «т» набрал букву «р». Получил за это три года, но вмешался прокурор, и уже не за ошибку, а за «политическое хулиганство» наборщик был приговорен к десяти годам лагеря.

У хозяев страны были свои проблемы. Они, как Гамлет, не верили в загробную жизнь, но поверили призраку, призраку коммунизма. Эта вера дала им право жертвовать собой и убивать других. Призрак коммунизма выстрадало человечество, призрак отца, очевидно, подстроил Гамлету «друг Горацио». Реальным призрак своего идейного отца, Ленина, Сталин сделал, забальзамировав его труп. Став реальным, призрак укрепил его власть. Казалось, Ленин встанет из саркофага, протянет Сталину руку и их профили станут рядом, как на плакатах.

Остаться нетленным! Это ли не доказательство святости в глазах православных?! А могут ли быть грешны апостолы, стоящие на мавзолее? После смерти и Сталин стал нетленным и лег рядом с Лениным. Я его видел. Он был в маршальском мундире, при орденах. Для нас это не было чудом. Наоборот, это было естественно, что любимые вожди лежат, как живые, рядом. А тогда, в середине двадцатых, для многих это было чудом. На улицах Первопрестольной еще валялись трупы лошадей, да и трупы людей на улицах москвичи еще не забыли. В 1918 году газеты печатали «скорбные списки», в которых перечислялись люди, убитые на улицах и доставленные в морги. Их имена вычитывали родные в столбцах газет. А сколько было таких, про которых никто так и не узнал! Вообще всякая смерть ужасна, а смерть на улице, безвестная, как у собаки, страшна вдвойне.