Читать книгу - "От Балаклавы к Инкерману. Часть 4 - Сергей Ченнык"

Командование российскими войсками, прежде всего лично главнокомандующий фельдмаршал Паскевич, считали в начавшейся войне главными стратегическими направлениями Западный и Дунайский театры военных действий. При отчетливо обозначившейся угрозе переноса военных действий на территорию империи в Крым, перед российским командованием встал вопрос усиления группировки на полуострове. С этой целью началось, по причине нехватки кавалерии, формирование полков из резервных частей, в том числе так называемых сводных, то есть включавших резервные части из разных соединений.

12 (25) октября 1854 г. скучному и монотонному несению разъездной службы улан пришел конец. Полк получил приказ выдвинуться в долину Черной, где примкнуть к отряду генерал-лейтенанта Липранди. Тотлебен указал в его составе 6 эскадронов, но на деле его численность уменьшилась сначала на треть, а в сражении с английской кавалерией участвовала вообще половина.

Получив приказ, командир полка полковник Еропкин оставил в Байдарской долине для аванпостной службы 2-й дивизион, состоявший из личного состава запасных и резервных эскадронов 4-й легкой кавалерийской дивизии: Ольвиопольского и Вознесенского уланских полков. Придя числом в 4 эскадрона под Балаклаву, полк продолжил дробиться. Эскадрон Бутского полка, действуя в отряде Гриббе, вместе с сотней Донского № 53 казачьего полка занял часовню Иоанна Постного. Оставшиеся три эскадрона примкнули к левому флангу колонны Се-мякина.

Когда редуты были взяты, а их защитники перебиты или бежали, Сводный уланский полк занял позицию между редутами № 2 и № 3. Корибут-Кубитович не уточняет, вернулся ли сюда эскадрон из часовни Иоанна Постного. Вероятно, что нет, тем более сам Липранди в рапорте Меншикову однозначно говорит об участии в деле трех эскадронов Сводного уланского полка.

^{Обер-офицер уланских полков в шинели. 1854–1855 гг. Висковатов А, В, Историческое описание одежды и вооружения российских войск с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.}

^{Трубач Бугского и обер-офицер Одесского уланских полков. 1830–1833 гг. Висковатов А. В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.}

Значит, на пути пытавшейся вырваться из западни, в которую она сама себя загнала, Легкой бригады встали три эскадрона Литовского, Волынского и Одесского уланских полков. Далее, как писал Ушаков, «… Липранди приказал Сводному уланскому полку, скрыто расположенному за укреплением № 3, ударить во фланг неприятелю».

Следуя приказу, уланы должны были нанести удар по флангу неприятеля, который, «…добравшись до моста, стал отступать и возвращался рысью, сохраняя порядок».

Заехав левым плечом, они пошли на рысях вдоль порядков русской пехоты. При этом один из батальонов Одесского полка открыл по ним огонь. Ошибка стоила уланам 2 лошадей и 3 человек. Одессцы объясняли это цветом лошадей улан, позволившим им принять их за англичан. Но случившееся не катастрофа. «Дружественный огонь» был, есть и останется столько, сколько мир будет периодически устраивать войны.

Липранди принял правильное решение. Лучшее, что можно было предпринять в столь ограниченное время. Если бы не бессмысленное метание бригады Рыжова, можно назвать его как идеальной тактической западней. Недаром упомянутый генерал потом оправдывал свои действия неким заманиванием неприятеля в нее.

Педжет характеризует ситуацию как полное отсутствие опасности с тыла, так как никто не преследовал и не пытался преследовать англичан, и смертельную опасность с фронта, которую представляли для них, занявшие позицию в отлично выбранном месте “ Teropkine”. Так он именует русских улан.

Дойдя до дороги, ведущей к Трактирному мосту, уланы развернулись из колонн в линию и через считанные секунды столкнулись с британцами. Только оказался это не рассеянный и измотанный враг, а вполне сохранившие порядок эскадроны.

Это о той стычке говорил Энгельс, упомянув, что английская кавалерия «…уже поворачивала обратно, как вдруг русские уланы атаковали ее с фланга. Они только что подошли и сразу напали на утомленную британскую конницу. На этот раз, несмотря на частичные успехи англичанам, пришлось отступить и русские совершенно разбили их…».

Британцы любят подчеркивать организованность своего отступления. Пожалуй, позволю себе не согласиться с этим, пусть даже рискуя в очередной раз навлечь на себя гнев фанатов английской версии сражения, которые приведут как контраргумент слова Корибут-Кубитовича: «Нужно отдать справедливость англичанам: они представляли верх совершенства в этом отношении и шли на рысях в порядке, как научении».

Но ведь и Рыжов, и Кожухов пишут о страшной неразберихе, где перемешались русские и англичане, превратившейся в хаос? Ни о каком сохранении порядка говорить уже не приходилось: каждый дрался сам за себя и стремился к единственной цели: выжить и вырваться. Они совершенно правы. Преследуя гусар и казаков, 4-й, 11-й, 13-й и 17-й полки распались на мелкие группы и не могли даже близко походить на те красивые линии, в которых начинали атаку.

Точно так же прав и Кубитович. Просто он видел других англичан. Образцово маневрировавший отряд, который атаковали уланы, мог быть только относительно пострадавшим 8-м гусарским полком, который полковник Шуэлл вел в третьей линии.

Эта линия получилась случайно. Полк сильно отстал от второй линии. Шуэлл и майор де Салис в дыму постоянно теряли направление и потому не переводили эскадроны на галоп, стараясь держаться за бывшие перед ними 13-й и 17-й полки. Когда видимость совершенно ухудшилась, перед ними оказался своим правым флангом 4-й полк Педжета. Шуэлл, посчитав по идентичности униформы, что это 13-й полк, решил, что слишком сократил дистанцию, и еще больше замедлил движение своих людей, стараясь одновременно сохранять строй, отстав от основных сил бригады почти на 400 м.

Потеряв много людей от огня артиллерии, гусары «нырнули» в пыль и дым перед батареей и выскочили из него в тот момент, когда уланы Еропкина только подходили к намеченному месту, которому отводилась роль эшафота для попавшей в западню Легкой бригады.

Калторп говорит, что 8-й гусарский проскочил батарею или то, что там оставалось, пронесся дальше и поняв, что перед ними разверзлась, как написал позднее Тениссон, «пасть дьявола», развернулся, сметая все и всех на своем пути, и в порядке рванул назад.

Трудно сказать, кого они «смели», вероятно, лишь одиночных казаков и гусар, имевших несчастье оказаться на их пути. Красиво сделав разворот, гусары Шуэлла унеслись обратно в дым, вызвав известный всем восторг Корибут-Кубитовича.

По пути к 8-му полку присоединилось несколько кавалеристов из других полков, в том числе в прошлом «герой-любовник», суперзвезда английской театральной сцены, а ныне рядовой кавалерии Вильям Пеннингтон, написавший позднее отцу о происходившем с ним в этот день: «… Доблестное сражение нашей кавалерии в Балаклаве было безумием. Ты увидишь, как газеты будут писать о нем, назовут его словами «сражение пушек на передовой». Мы двигались галопом к этим пушкам через шрапнель и картечь на обоих флангах, и пехота тоже бежала за нами под этим сплошным огнем. Падали и гибли лошади и люди, но это не могло остановить нашего стремительного натиска. Все русские артиллеристы были зарублены — и мы завладели пушками. Но без поддержки нам их было не удержать. Этот бой с русской пехотой и кавалерией и это отчаяние, с которым наши парни переживали сложившееся положение — все это нельзя назвать просто отступлением. А что касается меня, то я недотянул до пушек на переднем крае, крупная картечь попала в мой кивер, пробив его в двух дюймах от головы, другая попала в ногу, а следующая — в голову лошади (прекрасная черная кобыла). Тут я был уже, так сказать, на милости их казаков. Демоны не дают тебе покоя, если ты не в седле. В этот момент я увидел, как приближается 8-й гусарский полк с лошадью без всадника. Вскочив на нее, я как со своим собственным полком ринулся в атаку. Но ситуация все ухудшалась, нам пришлось развернуться — сильная вражеская кавалерия зашла в тыл, отрезая путь к отступлению. Пробиться — теперь это был вопрос жизни и смерти для оставшейся горстки людей. Мы бросились, ломились через них, на место одного человека вставал другой».