Читать книгу - "Мемуары генерала барона де Марбо - Жан-Батист-Антуан-Марселен де Марбо"

Увидев, что к нему подходит сын его старого друга и, осмелюсь дополнить, его любимый ординарец, добрый маршал изменился в лице. Он был взволнован, его глаза наполнились слезами, потому что он не мог скрыть от самого себя, что посылает меня почти на верную смерть, но следовало повиноваться императору. Я был солдатом, и нельзя было отправить кого-то из моих товарищей вместо меня, я бы сам этого не допустил, это стало бы для меня бесчестьем. Так что я отправился вперед с поручением маршала! Но, хотя я и жертвовал своей жизнью, я тем не менее счел своим долгом принять необходимые меры предосторожности, чтобы ее по возможности спасти. Я заметил, что оба офицера, отправившиеся в путь передо мной, держали саблю в руке, поэтому я решил, что они собирались защищаться против казаков, которые стали бы их атаковать по дороге. Мне казалось, что подобный способ защиты был необдуманным, поскольку этим офицерам пришлось останавливаться, чтобы сражаться со множеством врагов, и эти враги в конце концов взяли над ними верх. Поэтому я принял другое решение и, оставив саблю в ножнах, решил считать себя всадником, который хочет выиграть приз в гонках. Я отправился как можно быстрее и по самой короткой дороге к указанной цели, не задумываясь о том, что встретится на моем пути справа и слева. Поскольку моей целью был пригорок, занятый 14-м линейным полком, я решил отправиться туда, не обращая внимания на казаков. В моих мыслях их как бы не существовало.

Эта система оказалась правильной. Лизетта не бежала, а летела, легче и быстрее ласточки. Она мчалась вперед, перескакивая через груды трупов и лошадей, через канавы и рвы, через разбитые лафеты и плохо затушенные костры бивуаков. Тысячи казаков в беспорядке бродили по равнине. Первые из них, заметив меня, действовали подобно охотникам на облаве, когда, видя кролика, они сообщают друг другу о его присутствии криками: «На вас! На вас!..» Но ни один из этих казаков не попытался меня остановить, прежде всего из-за огромной скорости моего движения и, вероятно, из-за того, что их было очень много, и поэтому каждый думал, что я не смогу ускакать от его товарищей, которые стоят немного дальше. Так что мне удалось ускользнуть от всех и добраться до 14-го линейного полка, при этом ни я, ни моя замечательная лошадь не получили ни малейшей царапины!

Я нашел 14-й линейный полк в каре на вершине горки. Поскольку склоны этой горки были очень пологими, вражеская кавалерия предприняла уже не одну атаку. Наши солдаты мужественно отбивали их, поэтому трупы людей и лошадей лежали вокруг, образуя подобие стенки, которая теперь сделала позицию нашего полка почти недоступной для кавалерии. Поэтому, несмотря на помощь наших пехотинцев, мне стоило большого труда перебраться через это ужасное, залитое кровью укрепление. Наконец я оказался в центре французского каре! После смерти полковника Савари, убитого при переправе через Вкру, 14-м полком командовал один из батальонных начальников. Когда под градом снарядов я передал этому человеку приказ оставить свою позицию и попытаться присоединиться к корпусу, он заметил, что, поскольку вражеская артиллерия стреляла по 14-му полку уже целый час, она нанесла ему такие потери, что горстка остававшихся в живых солдат наверняка будет перебита, когда они спустятся на равнину. Он сказал также, что у него не будет времени подготовиться к выполнению этого приказа, потому что колонна русской пехоты, которая двигалась на расположение его полка, была от нас всего лишь в сотне шагов.

«Я не вижу никакого способа спасти полк, — сказал мне начальник батальона. — Возвращайтесь к императору, передайте ему прощальные слова 14-го линейного полка, который был предан ему и выполнил его приказы. Отнесите ему нашего орла, которого он дал нам. Мы не можем больше защищать. Нам будет очень тяжело, умирая, видеть, что он попадет в руки неприятеля!» И командир передал мне своего орла, которого солдаты, представлявшие славные остатки этого бесстрашного полка, приветствовали в последний раз криками: «Да здравствует император!..» Они были готовы через минуту умереть за него. Это было прямо по Тациту: «Caesar, morituri te salutant!»^[54] Однако здесь это кричали герои!

Пехотные орлы были очень тяжелыми, их вес еще увеличивался за счет длинного и тяжелого дубового древка, на вершине которого прикреплялось само литое навершие. Мне очень мешало это длинное древко, и, поскольку без своего орла палка не могла быть трофеем для неприятеля, я, с согласия командира полка, решил разломать ее и увезти с собой только орла. Но в тот момент, когда с высоты седла я наклонился вперед, чтобы с большим усилием попытаться отделить орла от древка, одно из многочисленных ядер, которыми нас осыпали русские, ударило по углу моей шляпы, в нескольких сантиметрах от моей головы!.. Удар был тем более ужасным, что моя шляпа держалась на крепком кожаном подбородочном ремне. Я был совершенно оглушен, но не упал с лошади. Кровь текла у меня из носа, из ушей и даже из глаз, однако я все слышал, видел, понимал, в то время как руки и ноги у меня были словно парализованы, настолько, что я не мог пошевелить ни одним пальцем!..

Тем временем колонна русской пехоты, которую мы только что заметили, подходила к нашей горке. Это были гренадеры. Их каски с металлическими украшениями имели форму митры. Эти люди, напоенные водкой, значительно превосходящие французов в числе, яростно набросились на остатки несчастного 14-го полка, солдаты которого уже несколько дней питались только картофелем и растопленным снегом, а в тот день у них не было времени приготовить даже эту нищенскую еду!.. Тем не менее наши бравые французы мужественно защищались, используя свои штыки. Когда их каре было прорвано, они образовали несколько групп и очень долго еще выдерживали эту неравную схватку.

Во время ужасной свалки многие наши солдаты, чтобы не получить удар сзади, опирались на бока моей лошади, которая, вопреки своим привычкам, оставалась совершенно невозмутимой. Если бы я мог двигаться, я бы послал лошадь вперед, чтобы убраться из этой бойни, но я совершенно не мог сжать ноги, чтобы сообщить свою волю лошади!.. Мое положение было еще ужаснее оттого, что, как я уже сказал, я сохранил способность видеть и думать… Вокруг меня сражались люди, что подвергало меня опасности штыковых ударов. Мало того, один русский офицер с ужасным лицом многократно пытался проткнуть меня своим эспонтоном, но толпа сражающихся мешала ему достать меня. Он показывал на меня своим солдатам, окружавшим меня и принимавших за командира французов, поскольку я один был на лошади. Те стреляли в меня над головами своих товарищей, так что вокруг моих ушей непрерывно свистели многочисленные пули. Одна из них наверняка отняла бы у меня остатки жизни, которыми я еще обладал, но в этот момент ужасное происшествие увело меня из этой рукопашной схватки.

Среди французов, опиравшихся на левый бок моей лошади, был один писарь, которого я знал, потому что часто видел его у маршала, где он переписывал донесения. Этого человека атаковали многочисленные вражеские гренадеры. Он был ранен и упал под животом моей Лизетты. Он схватил меня за ногу, чтобы попытаться встать, как вдруг какой-то русский гренадер, который из-за выпитой водки передвигался неуверенным шагом, захотел прикончить этого француза, проткнув ему грудь штыком. Вдруг этот русский гренадер потерял равновесие, и плохо нацеленное острие его штыка запуталось в моей шинели, раздуваемой ветром. Видя, что я не падаю, русский оставил своего лежащего на земле француза и стал наносить многочисленные штыковые удары мне. Эти удары сначала были бесплодными, но наконец один из них достал меня. Он пробил мне левую руку, и я с ужасным удовольствием вдруг почувствовал, как из нее потекла горячая кровь… Вражеский гренадер, разъярившись еще больше, опять ударил меня штыком. Нанося этот последний удар с еще большей силой, он оступился, и его штык попал в бедро моей лошади. Боль вернула ей ее свирепые инстинкты. Лизетта бросилась на русского и, вцепившись зубами ему в лицо, одним махом вырвала у него нос, губы, веки и содрала всю кожу с лица, так что он превратился в живой череп, весь красный от крови!.. Зрелище было ужасное! Потом, яростно бросившись в толпу сражающихся, Лизетта стала кидаться на них и кусать, опрокидывая на землю всех, кто оказывался на ее пути!.. Вражеский офицер, который пытался ударить меня копьем, хотел остановить Лизетту, схватив ее за уздечку, но она вцепилась ему в живот, с легкостью приподняла и вытащила с места жаркого боя. Она волокла его к подножию горы, а там зубами разодрана ему живот и истоптала ногами, после чего оставила его умирать на снегу!.. Затем она направилась по тому же пути, по которому прискакала сюда, и тройным галопом помчалась к городскому кладбищу Эйлау. Благодаря гусарскому седлу, на котором я сидел, я удержался на ее спине, но меня ждала новая опасность.