Читать книгу - "«Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен"

На этих ледяных массивах, дрейфующих по неведомым путям, так долго были сосредоточены мысли жалкого человека, что он сумел наконец заинтересовать ими целый народ, который дал ему возможность проникнуть в этот край. Но, быть может, народ этот нашел бы лучшее применение для своей энергии и готовности к жертвам. К чему они?

Да, если только расчеты были правильны, то эти ледяные громады, с которыми никто не может бороться, окажутся превосходными союзниками; но если в расчеты вкралась ошибка, то дело плохо. А часто ли расчеты оказываются безошибочными? Но если бы я сейчас оказался свободен? Я бы немедленно начал все сызнова, пошел бы тем же путем. Нужно терпеть, не сдаваться, пока не научишься рассчитывать правильно.

Я смеюсь над цингой – нет в мире лучшего санатория, нежели мы нашли здесь. Я смеюсь над стихийной силой льдов – мы живем в неприступной крепости. Я смеюсь над морозом – он ничто. Но над ветром я не смеюсь: ветер – все, его не покорить ничьей воле.

Но к чему вечно мучить себя мыслями о будущем? К чему терзаться вопросом – несет ли нас вперед или назад? Отчего не дать дням течь спокойной рекой? Время от времени ведь попадаются быстрины, которые немного ускоряют время. Как удивительно устроена жизнь! Вечное стремление вперед, все вперед, вперед… Куда? А потом приходит смерть и обрывает нить прежде, чем цель достигнута…

Сделал сегодня на лыжах большую прогулку. На небольшом пространстве к северу много вновь образовавшихся трещин и торосов, через которые довольно трудно переходить. Однако терпение преодолевает все, и я вскоре выбрался на обширную равнину, по которой идти превосходно. Правда, довольно холодно: –47° и –48°С при пятиметровой скорости северо-восточного ветра, но он не очень чувствителен, наоборот, свеж и приятен. На мне была надета обыкновенная одежда, приблизительно такая же, какую я ношу дома, да сверх того куртка из тюленьей шкуры и парусиновые штаны, а также полумаска для защиты лба, носа и щек.

Сегодня сжатие происходило в различных направлениях. К нашему удивлению, измерение высоты солнца вчера в полдень дало 79°45' северной широты. Значит, за четыре дня, с 4 марта, нас отнесло к югу всего на 9́. Этот медленный дрейф вопреки сильному ветру просто удивляет. Быть может, и впрямь там на севере земля? Я все больше и больше склоняюсь к такому заключению^[197]. Существование земли на севере сразу объяснило бы также, почему мы не продвигаемся дальше на север и почему так медленно движемся к югу.

Но быть может, объяснение следует искать в том, что сжатия сплотили льды и они затем смерзлись в одну компактную, мощную и тяжелую массу. Меня удивляет, что здесь так часты северо-западные ветры и почти незаметны северо-восточные – как раз обратно тому, чего можно было ожидать в связи с вращением Земли. Следовало бы ожидать, что ветры будут дуть с юго-запада и северо-востока, между тем они дуют все время с северо-запада и юго-востока. И я просто затрудняюсь найти этому – во всяком случае северо-западным ветрам – сколько-нибудь удовлетворительное объяснение, если там на севере нет земли.

Не простирается ли Земля Франца-Иосифа дальше к востоку или северу, или не идет ли от нее в этом направлении цепь островов? В этом нет ничего невозможного. Когда австрийцы проникли на север, они попали в полосу преимущественно северо-восточных ветров; у нас же здесь северо-западные. Быть может, основная масса суши лежит на севере, как раз посредине между их меридианом и нашим? С трудом верится, чтобы эти удивительно холодные ветры с севера возникали над покрытым льдами морем. Да, если там действительно есть земля и мы дойдем до нее, всем горестям пришел бы конец. Но никто не знает, что несет будущее в своих недрах – и лучше, быть может, что не знает».

«Суббота, 10 марта. Линь показывает дрейф к северу. Ветер сегодня после обеда задул хотя и слабо, но с юга. Как всегда, это помогает избавиться от мрачных мыслей. Я снова в хорошем расположении духа и могу предаться счастливым грезам о большой и высокой земле на севере, с горами и долами, где мы будем, сидя у подножия отвесной горы, греться на солнце в ожидании прихода весны. А затем по материковому льду доедем на санях до самого полюса».

«Воскресенье, 11 марта. Лыжная прогулка на север. Температура –50°, и ветер свыше 3 метров с ССВ. Тем не менее особого холода не ощущаешь. Прозябли лишь ноги и живот, так как никто на этот раз не надел «ветряных брюк»^[198] и вообще наша нижняя одежда ничем не отличалась от обыкновенной: обычные брюки и шерстяные кальсоны на ногах, а на теле рубашки и куртки из волчьего меха или же обыкновенные шерстяные костюмы с легкой верхней курткой из тюленьей шкуры.

В этот раз у меня впервые в жизни замерзли ноги, в особенности колени и повыше колен. У других тоже озябли ноги; но надо принять во внимание, что мы ведь шли долго против ветра. Как только немного растерли себе ноги, они живо согрелись; но если бы не обратили на них внимания вовремя, то последствия могли быть серьезными. Вообще же погода не показалась очень холодной; наоборот, нашли ее весьма приятной, и я убежден, что будь мороз еще десятью, двадцатью, даже тридцатью градусами крепче, то и это не показалось бы нам ужасным. Прямо удивительно, насколько притупляется чувствительность к холоду!

Бывало, дома, выйдя в двадцать с лишним градусов мороза, я считал, что на улице пронизывающий холод, хотя бы и стояла совершенно тихая погода. Но здесь я не чувствую холода, выскакивая одетым по-домашнему на мороз в пятьдесят градусов, да еще с ветром. Когда сидишь дома в тепле, всегда создается преувеличенное представление об ужасах холода. А он вовсе не так ужасен. При морозе все чувствуют себя прекрасно, хотя бывает, конечно, что иногда, если поднимется слишком сильный ветер, кто-нибудь погуляет несколько меньше обычного или просто откажется от прогулки; но случается это только с теми, кто вышел чересчур легко одетым, без зимней экипировки.