Читать книгу - "Самозванец - Теодор Мундт"

Пойдем далее. Из процесса Турковского господам судьям известно, что на баронессу фон Витхан пало подозрение в соучастии. Тогда этой даме удалось выскользнуть за недостаточностью улик. Это придало ей сил, и она вместе с обвиняемым Лахнером решила продолжить свою преступную деятельность. Но им не хватает важных бумаг – текста прокламации и плана вооруженного восстания. И вот гренадер Лахнер отваживается на маскарад, обманывает ряд уважаемых лиц, пробирается, согласно указаниям Турковского, к графине Пигницер и там достает требуемые бумаги. И бдительное око полиции накрывает обвиняемого в тот самый момент, когда он передает своей соучастнице оба документа, громко кричащие о виновности подсудимого.

Я должен сделать небольшое отступление, господа судьи. После казни Турковского и некоторых его сообщников как у нас, так и за границей раздавались голоса, обвинявшие правительство в излишней жестокости, ссылавшиеся на то, что не было найдено бесспорно компрометирующих документов. Провидение ведет человека таинственными путями! Совершая свое возмутительное преступление, гренадер Лахнер разыскивает бумаги, доказывающие правоту нашего правительства и виновность Турковского. Теперь интересно узнать, кто такой был этот граф Турковский.

В ходе следствия по делу Турковского было случайно установлено, что он на самом деле называется бароном Виличко, дезертировавшим в ранней юности из рядов австрийской армии и доставшим подложные бумаги. Это было известно подсудимому Лахнеру, потому что в прокламации, переданной им баронессе Витхан, уполномоченным эмиссаром польских повстанцев назван барон Виличко. А известно, что Турковский действовал в качестве выбранного эмиссарами полномочного главы заговора.

Теперь в двух словах коснусь еще целей того тайного общества, ревностным сподвижником которого был обвиняемый.

Поляки, доказавшие неумелость в ведении своих государственных дел, решением трех держав были лишены своей государственной самостоятельности, и бывшее царство Польское вошло в состав коронных владений этих держав. Отсюда бесконечные смуты, заговоры, волнения. Не рассчитывая на одни свои силы, польские эмиссары задумали хитрое дело. Они стали проповедовать необходимость всеобщего восстания народностей, входящих в состав нашего государства с целью восстановления ряда автономных государств-республик, иначе говоря, нашу родину предполагалось растащить по клочкам.

Я не стал бы удивляться, если бы подсудимый был поляком, венгром, чехом и тому подобное. Но ведь он коренной австриец, господа, это – солдат, присягнувший знамени!

Мне кажется, господа судьи, что дело достаточно ясно, и можно считать обвинение вполне доказанным. Поэтому я предъявляю к рядовому Лахнеру обвинение в государственной измене с корыстной целью и требую применения к нему высшей меры наказания!

– Слово предоставляется подсудимому Лахнеру! – произнес председатель.

Лахнер, подумав немного, заговорил:

– Господа судьи, я знаю, что грозит мне, понимаю, что при тех обстоятельствах, при том направлении, которое приняло следствие, у вас должно складываться представление о моей виновности. Я не буду говорить о речи господина прокурора, так как уверен, что вы уже оценили ее по достоинству. Она не вплетет лавров в славу обвинителя, ведь в ней нет ни убедительности, ни логики, ни точного освещения фактов. Укажу для примера на следующее. Господин прокурор выводит мою виновность отчасти из того, что я не мог разглядеть в приведенном на гауптвахту Турковском преступника. Но, господа судьи, меня самого тогда арестовали по недоразумению, я сам чувствовал себя невиновным, следовательно, я мог по личному опыту предположить, что не всегда заключение в тюрьму доказывает неоспоримую виновность. Я мог бы шаг за шагом шутя опровергнуть все то, что говорилось в обвинительной речи. Но ведь это мне не поможет. В обстоятельствах моего дела так много недосказанного, так много таинственного, что сама эта таинственность способна больше всякой обвинительной речи бросить тень виновности.

А между тем мне достаточно только заговорить, и ни у кого из судей не останется ни малейшего сомнения в том, что я не виновен. Но я не заговорю…

Почему, спросите вы. Потому что я – именно хороший солдат, верный своему знамени, потому что даже за предательство бросивших меня на произвол судьбы высоких лиц я не заплачу предательством, потому что даже ради спасения своей жизни я не сделаю того, что нанесло бы урон интересам государства… Вы скажете, что все это – общие места, пустые фразы, не опирающиеся на фактические данные. В таком случае я спрошу вас, господа судьи, обратили ли вы внимание, что ни аудитор на предварительном следствии, ни председатель на следствии судебном, ни прокурор в обвинительной речь не коснулись того эпизода в моей жизни, который непосредственно связан с вменяемым мне преступлением, который, казалось бы, требует разъяснения, а именно ни единым звуком не был затронут вопрос, почему я разыгрывал роль барона Кауница, как мне одному, без сообщников, удалось разыграть ее и почему мне так долго не мешали разыгрывать ее…

– Запрещаю подсудимому касаться этого вопроса! – сурово оборвал Лахнера председатель.

– Хорошо, господин председатель, я заканчиваю и потому не буду касаться этого, – с грустной иронией ответил Лахнер. – Да и что говорить, когда само запрещение касаться этого вопроса только подтверждает справедливость сказанного мною. Больше говорить не о чем, я умолкаю. Как солдат и человек, не знающий за собой вины, я сумею безропотно покориться своей участи, сумею и умереть… Может быть, когда-нибудь впоследствии на мою готовность умереть будут указывать как на образец горячей любви к родине, как на пример истинного патриотизма!

– Желает господин прокурор сделать какие-либо замечания? – спросил председатель.

– Ввиду того что обвиняемый ни единым фактом не опровергнул данных обвинений, а только указал на возможность сделать это, что само по себе не имеет юридической убедительности, я считаю все пункты обвинения доказанными и поддерживаю обвинение в полном объеме.

– Подсудимый, желаете вы что-нибудь сказать еще?

– Обращаюсь к суду с просьбой признать предварительное и судебное следствие неполным и еще раз проверить мои показания по той их части, где говорится о подмене документов, произведенной графиней фон Пигницер. Пусть еще раз допросят ее, произведут обыск, последний должен обнаружить те самые документы, текст которых я укажу, пусть допросят прислугу и рабочих, производивших ломку стены с тайником. Только тогда господин прокурор будет вправе сказать, что я не представил фактов, опровергающих обвинение, когда новое следствие не подтвердит моих утверждений.

– Господин прокурор, желаете ли вы что-либо возразить по поводу ходатайства обвиняемого?

– По мотивам трех родов, а именно: дисциплинарного, формального и фактического, ходатайство подсудимого Лахнера должно быть оставлено без последствия. В объяснение первого имею честь доложить суду, что господин военный министр в отношении от сегодняшнего числа предписывает суду безотлагательно приступить к разбору дела и вынесению приговора. В объяснение второго сошлюсь на то, что все протесты о неполноте расследования и необходимости передопросов, равно как и заявления, касающиеся новых, только что обнаруженных обстоятельств дела, могут быть сделаны представителем обвинительной власти, членами суда или обвиняемым только до того момента, пока председательствующий не объявит судебного следствия законченным. В объяснение третьего должен заявить, что графиня фон Пигницер выехала из Вены и ее настоящее местопребывание суду неизвестно.