Читать книгу - "Многополярный мир. Идеология и экономика. Конец доминирования Западной цивилизации. Что дальше готовит нам история? - Виктор Волконский"

Стремление денежно-финансового капитала освободиться от ограничений, накладываемых контролем государств и центробанков за массой ликвидности, было поддержано правительствами и центробанками, принявшими политику всемерной либерализации денежно-финансовой сферы. Одной стороной этой политики стала линия снятия запретов на создание все новых деривативов и условий их использования. Их главным свойством является внебанковский, «бесконтрольный» характер.

Другая сторона политики либерализации состояла в превращении экономики в долговую экономику. Охватившая все стороны жизни развитых стран установка гласит: «Не бойтесь жить в долг». Финансовой деятельностью в той или иной форме занимается огромная доля населения развитых стран. В последние годы перед кризисом половина семей в США имели те или иные ценные бумаги. Доля сектора финансовых «услуг» в национальном продукте росла, как на дрожжах. Эта установка породила бурный рост долговых обязательств, обеспеченных (секьюритизированных) также долговыми ценными бумагами. В результате превращения долгов в ценные бумаги стирается разница между ними и ликвидностью. Все бумаги становятся ликвидными. Различия касаются только их рыночной цены.

Западное общество перестало бояться банкротств и дефолтов. В споре «надежность или доходность» предпочтение было отдано «доходности»[50]. Анализируя кризисы, стали подчеркивать их необходимость как очищающего средства и благотворность для гибкой и динамичной экономической системы (т. е. для западных стран). Поддержка, секьюритизация бумажных долговых активов закладными, которые сами обеспечены такими же долговыми бумагами, создавала иллюзию надежности многоступенчатых цепочек долговых обязательств. В последние десятилетия с взрывной скоростью распространялись также технологии хеджирования – распределение рисков между разными финансовыми инструментами, между контрактами на разные моменты времени (форварды и фьючерсы). Все это делало спекулятивные игры менее опасными для отдельного участника и более привлекательными. Сейчас многие аналитики признают создание массы новых инструментов важной причиной нынешнего кризиса. Дж. Стиглиц на слушаниях по парламентскому надзору 14 января 2009 г. говорил: «Финансовые рынки вводят новшества, но эти новшества уже привели к сотням тысяч ссуд, которые оказались вне способности индивидов их оплатить» [78].

Кризис 1929 г., так же как кризис 2008 г., начался с безудержного роста капитализации на фондовых рынках. Когда «вавилонская башня» долговых бумаг становится слишком высокой, происходит кризис доверия. Инвесторы и население изымают вклады, все «уходят в cash», выявляется острая нехватка ликвидности. За период с 1929 по 1933 год в Америке прекратили деятельность около 40 % всех банков. Страдают не только спекулянты. Прекращается финансирование предприятий и проектов реального сектора. Есть много фактов, свидетельствующих о том, что рост спроса на ликвидность со стороны финансовых рынков, в частности, увеличение задолженности, заставляли центральные банки и правительства снижать ставки рефинансирования и эмитировать денежные средства, чтобы избежать банковского кризиса и панического изъятия вкладов.

В 1990-е годы на американских фондовых рынках началась очередная скачка в погоне за баснословными суммами виртуального богатства. Она была подготовлена десятилетиями формирования идеологии «рыночного фундаментализма», которая в эпоху Р. Рейгана и М. Тэтчер превратилась в манию дерегулирования – род интеллектуального экстремизма. Джозеф Стиглиц [80] называет это тотальное наступление за снижение роли государства не иначе как «безумием», «амоком дерегулирования». Этому безумию оказываются подвержены не только политические идеологи и работники правительственной администрации, не только менеджеры банков и корпораций, непосредственно заинтересованные в котировках акций своей компании или в расширении кредитной экспансии своего банка. Им захвачены и финансовые аналитики, и работники наиболее авторитетных консалтинговых и брокерских фирм. Вот типичный пример взаимного подталкивания участников фондовой инфляции: «Когда аналитик банка приходит к негативному заключению о [кредитоспособности] какой-либо фирмы, для которой его банк намеревался выступить посредником в осуществлении дилерской операции, глава фирмы, наметившей эмиссию акций, начинает шантажировать банк, угрожая прекратить с ним деловые связи, если банк не даст высокого рейтинга компании». «Когда каждый делает огромные деньги, мало кто задается вопросом, сходится ли общий баланс» [80, с. 201].

Лоббирование со стороны «делающих огромные деньги» медленно, но верно ведет к ослаблению законодательных ограничений и использования Центром, денежными властями своих полномочий и инструментов для сдерживания финансовой скачки.

Традиционно в США существовали два вида банков – коммерческие банки, дававшие ссуды из денег, которые в них депонировали вкладчики, и инвестиционные банки, эмитировавшие облигации и акции для своих клиентов. Одной из важных мер Франклина Рузвельта по оздоровлению денежно-финансовой системы было принятие в 1933 г. Закона о банковской деятельности (Закона Гласса-Стигала), в котором два вида банков были строго разделены, и коммерческим банкам запрещалось заниматься операциями на фондовых рынках.

Принятое в 1999 году законодательство привело к слиянию банков этих двух видов. Прибыльность инвестиционных банков традиционно была основана на надежности информации о стоимости компаний, которые они выводили на фондовый рынок, которым оказывали помощь в привлечении капитала. Фактически инвестиционные банки давали взаймы свою репутацию.

Когда универсальный банк делает большую часть своих денег путем продажи акций и облигаций и организации дилерских операций, предоставление ссуд становится для него почти вспомогательным, побочным видом деятельности. Банки перестают выполнять функцию контроля надежности заемщиков и эмитентов. В условиях бурно растущих фондовых рынков взаимное сдерживание коммерческих и инвестиционных банков потеряло смысл.

Отчетно-аудиторская информация также перестала быть сдерживающим фактором для банков. Когда речь идет о слишком больших деньгах, вопросы доброкачественности информации отступают на второй план.

В период финансового бума, когда масса ценных бумаг (бумажных ценностей) растет как на дрожжах, дефолты происходят редко, спрос на кредиты, как правило, удовлетворяется, пузыри, если и лопаются, то маленькие. Близость к «точке бифуркации» (финансовому кризису) характеризуется накоплением огромных масс ликвидности, которые только ждут сигнала от «авторитетов» (операции крупного банка, кампании в СМИ, заявления министра финансов), чтобы потоки денег и ценных бумаг устремились строить «пирамиды» национального масштаба (где, несомненно, огромные прибыли ждут тех, кто быстрее других учует запах новых возможностей). Постепенно остается все меньше простых людей и даже профессионалов, которые, несмотря на растущее вокруг них богатство, продолжают помнить, что это богатство сопряжено с накоплением риска.