Читать книгу - "Американская сага. Сборник - Гор Видал"

измене и отвлеки гнев плебса. А еще лучше, разбей зеркало, освободи себя и делай, что душе угодно.

В последний момент Гамильтон отдал нам президентские выборы точно так же, как, нелепо подобрав кандидатов, он отдал нам выборы в штате. Как всегда не сдержав себя, он выразил свою ярость в памфлете (хорошо бы высечь перо на его надгробии), низвергая Джона Адамса, лидера его партии. Более мудрые и пуганые, федералисты уговорили Гамильтона не публиковать памфлет. Но он имел хождение в узком кругу. К счастью, Элиза Боуэн придержала для меня экземпляр, и я напечатал его в республиканской газете «Аврора». Президенту Адамсу памфлет не очень-то понравился, и Гамильтон с тех пор винил меня (и бедную Элизу) в том, что сам же написал.

Потом я поехал по Новой Англии и Нью-Джерси, чтобы посмотреть, на какую поддержку можно рассчитывать. Джефферсон радовался, что я целиком занимаюсь выборами. «Вы сделали, — писал он мне из Филадельфии, — то, что казалось мне невозможным (он имел в виду республиканское большинство в законодательном собрании Нью-Йорка), и я все отдаю в ваши руки и не удивлюсь, если вы даже в Массачусетсе установите демократию, несмотря на церковников и все прочее».

Я не превратил Массачусетс в республиканский штат, но обласкал тех федералистов, которые не любили Гамильтона и ему не верили. Позже меня обвинили в том, что я просто заручился их поддержкой для получения президентства. Обвинение наполовину справедливо. Я всегда обхаживал федералистов ради достижения нашей главной цели. К тому же многие их лидеры верили мне, ибо не считали меня фанатиком, вроде Джефферсона, решившего принизить богачей и возвеличить бедняков.

Позднейшее обвинение Джефферсона, будто я хотел лишить его президентства, вполне в духе бредней Гамильтона, видевшего во мне военного авантюриста. Джефферсон не держал слова, когда ему было не с руки, и меня мерил своей меркой. Но Джефферсон не был джентльменом даже в честерфильдовском толковании этого слова (из виргинцев таковым был лишь один Мэдисон), я же, к несчастью, был джентльменом — или старался им быть. Я делал лишь то, о чем мы договорились в Филадельфии: добивался избрания Джефферсона и Бэрра.

Летом и осенью 1800 года я был занят, как никогда. Мы все замучились — я, Джефферсон и бедный Джон Адамс. Я надеялся склонить Нью-Джерси на нашу сторону, но штат перешел на сторону федералистов, как и Коннектикут. Поздней осенью борьба перекинулась в Пенсильванию, и там царила полная неразбериха. Род-Айленд тяготел к нам, а Южная Каролина имела сомнительное счастье быть родным штатом оголтелых братьев Пинкни, причем один из них благодаря Гамильтону стал активным кандидатом в президенты.

Джефферсон был в отчаянии. Я, как мог, его подбадривал. «С Род-Айлендом у вас все равно будет большинство», — писал я ему. Но его так же трудно было убедить, что он победит на выборах, как меня в том, что я могу положиться на виргинцев и их заверения. К счастью, я имел союзника в лице Джеймса Мэдисона. Он убедил южан, что поддержать меня — дело их чести.

В начале декабря Пенсильвания избрала законодательное собрание, республиканцы получили перевес в один голос. Южная Каролина голосовала последней. Стало ясно, что Джефферсон будет президентом, но, если Южная Каролина проголосует за своего Пинкни, вице-президентом станет он (или Адамс). К счастью, я имел достаточно друзей и союзников в этом очаровательном штате. В результате выборщики из Южной Каролины отдали все свои голоса за Джефферсона и за меня. Мы победили на выборах с помощью бойкого пера Александра Гамильтона.

Я был в Ричмонд-хилле, когда пришло сообщение о голосовании в Южной Каролине. «Маленькая шайка» пришла в восторг. А я — нет. Я почувствовал: тут что-то не так. Извинившись, я немедленно поднялся в кабинет, сел в кресло с томом Блэкстоуна на коленях (мой письменный стол продали) и начал подсчитывать голоса выборщиков по Соединенным Штатам в целом. Мои опасения оправдались. Джефферсон — 73, Бэрр — 73, Адамс — 65, Пинкни — 64, Джей — 1.

Мы с Джефферсоном сыграли вничью, и теперь палате представителей решать, кому быть президентом. Вторичная проверка цифр показала, что исход выборов предрешили выборщики от штата Нью-Йорк. Без Нью-Йорка у Джефферсона было бы на семь голосов меньше, чем он набрал в девяносто шестом году. Адамс же без Нью-Йорка получил бы на девять голосов больше. Что бы ни случилось в палате представителей, я победил в штате Нью-Йорк, и Нью-Йорк решил исход выборов.

Я спал особенно хорошо той ночью, а утром увидел, что улицы завалило снегом. Это напомнило мне дни Революции, и я как будто помолодел.

Примерно тогда же Джефферсон написал мне одно из своих хитроумнейших писем. Поздравил меня с победой. Заметил, что пост вице-президента выше любого поста, который он мог бы мне предложить, и выразил глубокое сожаление по поводу «той потери, которую понесет новое правительство без Вашей помощи. Пробел трудно будет восполнить. Я хотел сплотить вокруг себя людей, чьи таланты, честность, имена и поведение сами по себе внушают доверие. Вас я потерял, в остальных не уверен».

Достойная дань от человека, который потом клялся, что никогда не доверял мне и сомневался в моей честности. Важна дата: письмо написано накануне голосования в Южной Каролине. Я убежден, что Джефферсон принял меры (или слышал, что принимаются меры), чтоб я проиграл вице-президентство Адамсу или Пинкни. Письмо должно было предвосхитить и смягчить мою злость посулом поста в кабинете. К счастью, я имел сильные позиции в Южной Каролине и набрал не меньше голосов, чем он.

Федералисты пришли в смятение. Иные склонялись ко мне на том основании, что при всех своих недостатках (а Гамильтон, как я позже узнал, счел возможным их описать во всех подробностях каждому мало-мальски весомому члену конгресса) я не фанатик, в отличие от Джефферсона. В худшем случае во мне подозревали бонапартистские устремления. Это плохо. Но Джефферсона подозревали в робеспьеровских устремлениях, а это куда хуже.

Я принял срочные меры, чтобы мою кандидатуру не выдвигали в противовес Джефферсону. Существовало, конечно, опасение, что федералисты в конгрессе совсем сойдут с ума и, воспользовавшись двусмысленностью конституции, выберут президента pro tem[74] и он, если эта двусмысленность всех устроит, станет президентом вместо Джефферсона или меня.

Гамильтону, преуспевшему в уничтожении Адамса и расколе его партии, пришлось выбирать между Джефферсоном и мной — двумя людьми, ненавистными ему больше всех на свете. Как ни странно, он предпочел мне Джефферсона, фанатичного уравнителя — тому Цезарю, которого видел, глядясь в зеркало. Со злорадным удовольствием он, прирожденный