Читать книгу - "Венец - Сигрид Унсет"

– Дорогой Лавранс, – попросил Борд, сын Петера, – примиритесь же с ним в таком пустячном деле!..

– Пустячное дело или не пустячное… – начал было Лавранс. Но сдержал себя и пожал руку Эрленду.

Немного спустя он подал знак вставать, и гости разбрелись на ночлег.

В субботу до полудня женщинам и девушкам пришлось много поработать в старом стабюре. Одни устраивали брачную постель, другие наряжали и украшали невесту.

Рагнфрид выбрала именно это помещение для новобрачных, отчасти потому что этот стабюр был самым маленьким – можно было поместить гораздо больше гостей в новой постройке, а эта и самим им служила летом спальней, когда Кристин была еще маленькой, пока Лавранс не выстроил нового большого дома, в котором они жили теперь и зиму и лето. Но, кроме того, старый стабюр был, пожалуй, самой красивой постройкой во всем дворе, с тех пор как Лавранс починил ее, – она совсем уже разрушалась, когда они переехали в Йорюндгорд. Постройка была украшена отличной резьбой по дереву и снаружи и внутри; и хотя верхняя горница была невелика, но тем легче было обтянуть и красиво убрать ее коврами, занавесками и шкурами.

Брачная постель стояла уже совсем готовой, с подушками в шелковых наволочках; красивые ковры были развешаны вокруг нее в виде полога; поверх шкур и простыней было разостлано вышитое шелковое покрывало. Рагнфрид и еще несколько женщин завешивали бревенчатые стены коврами и раскладывали на скамьях подушки.

Кристин сидела в большом кресле, которое нарочно принесли сюда. Она была одета в алое подвенечное платье. Большие застежки скрепляли его на груди, закрывая вырез ворота желтой .шелковой рубашки; золотые браслеты блестели на желтых шелковых рукавах. Золоченый серебряный пояс обвивался три раза вокруг ее стана, а на шее и на груди были надеты в несколько рядов бесчисленные цепочки, и поверх всех – старая отцовская золотая цепь с большим крестом с частицей мощей. Руки, лежавшие у нее на коленях, были тяжелы от колец.

Фру Осхильд стояла за креслом, расчесывая щеткой тяжелые золотисто-каштановые волосы Кристин.

– Завтра ты распустишь их в последний раз! – сказала она улыбаясь и обвила голову Кристин красными и зелеными шелковыми лентами, которые должны были поддерживать венец. И вот женщины столпились вокруг невесты.

Рагнфрид и Гюрид из Скуга взяли со стола большой свадебный венец, принадлежащий роду Йеслингов. Венец был сплошь вызолочен, зубцы его оканчивались попеременно то крестами, то трилистниками, а обруч был весь усажен горными хрусталями.

Они плотно надели его на голову невесты. Рагнфрид была бледна, руки ее дрожали, когда она это делала.

Кристин медленно встала. Господи Иисусе, как тяжело носить на себе все это золото и серебро!.. Тут фру Осхильд взяла ее за руку и подвела к большой кадке с водою, а подружки распахнули двери, чтобы солнечные лучи осветили горницу.

– Посмотри теперь на себя, Кристин, – сказала фру Осхильд, и Кристин нагнулась над кадкой. Она разглядела свое собственное бледное лицо, подымающееся из воды; оно было так близко, что Кристин видела над ним золотой венец. Вокруг него на зеркальной поверхности шевелилось много светлых и темных теней, – что-то ей почти уже вспомнилось, но тут ей показалось, что она сейчас лишится чувств, – она схватилась за край кадки. Тогда фру Осхильд положила свою руку на руку Кристин и так больно вонзила ей в тело ногти, что Кристин пришла от этого в себя.

Внизу у моста послышался звук рога. Со двора закричали наверх, что едет жених со своей свитой. Женщины вывели Кристин на галерею стабюра.

Во дворе волновалось море красиво разукрашенных лошадей и празднично одетых людей, сверкая и блестя на солнце. Кристин устремила взор поверх всего этого в глубину долины. Родной поселок лежал светлый и тихий, в тонкой голубовато-гуманной дымке; прямо из нее поднимались вверх горы, серые от каменистых круч и черные от лесов, а солнце с безоблачного неба заливало своим светом всю чашу долины.

Кристин раньше как-то не обращала внимания, что листва уже опала с деревьев и рощи отливали сероватым серебром и стояли обнаженные. Только ольшаник вдоль реки сохранял еще немного поблекшей зелени на самых высоких ветвях, да кое-где на крайних ветках березок держалось несколько бледно-желтых листьев. Но другие деревья стояли почти голыми – только рябина все еще пестрела коричневато-красной листвой вокруг кроваво-красных гроздей. День выдался безветренный и теплый, и кисловатый аромат осени исходил от стлавшегося повсюду пепельно-серого ковра опавших листьев.

Если бы не рябина, то можно было бы принять этот день за ранний весенний. Такая же тишина… Но нет, было тихо по-осеннему, так тихо!.. Каждый раз, когда замолкал рог, но поселку не разносилось ни звука, кроме позвякивания колокольчиков на пожнях и покосах, где паслась скотина.

Река сузилась и обмелела, утих ее шум; только несколько узких струй быстро бежало между песчаными наносами и громадными плитами белых, обточенных водою камней. С горных склонов не слышно было журчания ручьев – осень была такая сухая. И все же все поля кругом влажно блестели, но это была лишь та влага, что выступает осенью на поверхность земли, как бы дни ни были теплы, а воздух ясен.

Толпа внизу, во дворе, раздалась в стороны, очищая место для свиты жениха. Молодые дружки как раз в это время выезжали вперед; среди женщин на галерее началось волнение.

Фру Осхильд стояла рядом с невестой.

– Возьми себя в руки, Кристин, – сказала она, – теперь уже недолго до того, как ты будешь в безопасности под бабьим платком!

Кристин беспомощно кивнула головой. Она чувствовала, каким, наверное, до ужаса бледным было у нее лицо.

– Я, должно быть, слишком бледна для невесты! – тихо сказала она.

– Ты прекраснейшая из невест! – отвечала Осхильд. – А вот едет Эрленд – красивей вас с ним, пожалуй, не найти.

Теперь и сам Эрленд подъехал к галерее. Он легко спрыгнул с лошади, держась свободно и не чувствуя стеснения от тяжелой развевающейся одежды. Он показался Кристин таким красивым, что она почувствовала боль но всем теле.

Он был одет во все темное – на нем был длинный, ниже колен, шелковый кафтан цвета увядших листьев, с разрезами по бокам, затканный черным и белым узором. Стан его был охвачен золототканым кушаком, а у левого бедра висел меч, рукоятка которого и ножны были отделаны золотом. За плечами на спину спускался тяжелый темно-синий бархатный плащ, а на черные волосы была надета черная французская шапочка, которая образовывала по обеим сторонам головы большие стоячие складки в виде крыльев, оканчивавшихся двумя длинными концами; один из них был переброшен от левого плеча через грудь назад, за правое плечо.

Эрленд приветствовал свою невесту, потом подошел к приготовленной для Кристин попади и остановился около нее, положив руку на седло, пока Лавранс поднимался вверх по лестнице. Кристин стало не по себе, к у нее голова закружилась от всего этого великолепия – отец выглядел таким чужим в своей праздничной зеленой бархатной одежде, спускавшейся ниже колен. А лицо матери, на которой было красное шелковое платье, казалось пепельно-серым под полотняной повязкой. Рагнфрид подошла к дочери и закутала ее в плащ.