Читать книгу - "Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов"

Приведенное письмо Скляренко важно для понимания особенностей восприятия окружающей реальности, общественных событий, подростками. Строчки Юлии о скуке, закономерности и регулярности происходящего вокруг, о том, что известно, что «вчера, сегодня и завтра одно и то же», вряд ли позволят читателю догадаться, когда было написано письмо. А писала его школьница в июле 1917 г. — когда стремительность происходивших в стране событий не позволяла строить четких планов даже искушенным политикам. Однако девушка жила в своем собственном мире личных переживаний. При этом ее старшая современница московская студентка Е. Ушакова, как уже выше отмечалось, наоборот, под впечатлением от забурлившей жизни отложила намерение повеситься. Причинами таких разных реакций могут быть различия в возрастной психологии (Ушакова студентка, а Скляренко школьница), индивидуального психотипа, провинциальной и столичной жизни.

В отличие от «сумасшествия» как причины суицида более вероятным фактором являлось переутомление от учебного процесса и связанный с ним «сбой» в обучении, плохие отметки, провал экзамена или недопущение до выпускных испытаний. Получение гимназического аттестата давало право поступления в высшее учебное заведение и открывало возможности для карьерного роста, позволяло преодолеть некоторые сословные ограничения, поэтому препятствия на данном пути мыслились молодежью как настоящая катастрофа. Однако при детальном изучении каждого дела становится ясно, что за подобным «сбоем» в процессе обучения стояли куда более болезненные для детской психики проблемы: насилие в семье, отсутствие внимания со стороны родителей, обязанность выполнять непосильную работу по содержанию неполной семьи и т. д. В этом случае неудача в школе являлась не более чем катализатором принятия решения свести счеты с жизнью.

Кроме того, в начале XX века наблюдалась общая тенденция к росту числа суицидов. Как отметил М. Я. Феноменов, с 1880 по 1904 год абсолютное количество самоубийств росло параллельно увеличению населения, но с 1906 года их относительный коэффициент возрос в полтора раза^[688]. Главными «поставщиками» самоубийц были крупные города. Если в 1910 году коэффициент суицидов на один миллион жителей составлял для всей России 46 случаев, а для Европейской части — 49, то для Московской губернии он равнялся 70, а для Санкт-Петербургской — 116^[689]. При этом сохранялась тенденция к увеличению: количество самоубийств в Санкт-Петербурге с 1903 по 1910 год возросло в 4,7 раза, в Москве — в 3,5, в Одессе — в 11,6^[690].

Публицисты били тревогу и в связи с ростом числа детских самоубийств. В столице их доля увеличилась с 10 % в 1904 г. до 18 % в 1912 г.^[691] Отчасти это можно связать с особенностями воспитания в так называемой нуклеарной семье, формировавшейся именно в городах, во многом вследствие социально-экономической модернизации России. Об этом, как о возможном факторе роста числа самоубийств, писали известный юрист А. Ф. Кони^[692] и врач Г. И. Гордон. Последний, в частности, отмечал в 1912 г., что рост детских самоубийств «находится в теснейшей связи с тем тяжелым и затяжным социально-экономическим кризисом, который переживает Россия в последние годы»^[693].

Впрочем, в историографии существует обоснованное мнение, что рост зафиксированных статистикой самоубийств школьников отражает лишь возросшее внимание к ним со стороны общественности и Министерства народного просвещения (с 1904 г. Министерство народного просвещения начинает регулярно собирать сведения по самоубийствам учащихся). Вместе с тем А. Б. Лярский, критикуя статистику детских самоубийств, не отрицает в целом роста их числа в начале ХX в., однако при этом пытается ответственность за детский суицид переложить на российскую интеллигенцию, которая в педагогических изданиях навязывала детям, в соответствии с «имплицитной теорией личности», собственные социальные каноны^[694]. Современники, в частности К. И. Чуковский, также критиковали «буржуазную педагогическую систему», считая, что она посредством выпуска детских журналов воспитывает «онаниста и потенциального самоубийцу»^[695]. Соглашаясь с тем, что суицид в ряде случаев является следствием когнитивного конфликта между реальностью и собственными образами, представлениями о ней, едва ли можно в качестве единственной причины называть систему воспитания, тем более что среди суицидентов рассматриваемого периода были дети совершенно разных сословий. Весьма любопытные данные о причинах самоубийств несовершеннолетних по Петербургу и Москве на 1909 г. привел В. К. Хорошко. Согласно его статистике, у девушек 40 % суицидов произошло по сексуальным причинам, на втором месте — семейные (25 %), у юношей на первом месте (30 %) социально-экономические причины, на втором также семейные (15,6 %)^[696]. По-видимому, феномен суицида школьников следует изучать в контексте кризиса детской повседневности, связанного как с субъективными, так и c объективными факторами.

Основными сферами повседневного существования учащихся были дом и школа, в меньшей степени — улица с ее «взрослыми» соблазнами, самостоятельностью. Сфера школы была строго организована, структурирована, предлагала учащимся в процессе их социализации очевидную последовательность действий. Вместе с тем широкий круг общения, куда входили не только сверстники, но и учителя, и имевшие место со стороны последних карательные санкции, делали эту сферу повседневности «чужой», в отличие от «дома», в котором можно было скрыться от внешних проблем в кругу близких людей. Однако когда «дом» терял свои охранительные функции в силу семейных неурядиц, а «школа» более не предлагала ясной последовательности действий в случае угрозы исключения или даже оставления на второй год, ребенок искал альтернативные выходы, стремился к упорядочиванию-упрощению своего пространства повседневности, что нередко приводило к самоубийству. Начавшаяся Первая мировая война, ломавшая привычную повседневность, создавала условия для роста суицидальной активности школьников.

Распространенным было сведение счетов с жизнью подростков, которых родители не отпускали на фронт. Здесь также переплетались наивные юношеские мечты стать героем и желание разрушить приевшийся, наскучивший быт, особенно тогда, когда он выступал источником тех или иных проблем. В последнем варианте желание уйти на войну можно рассматривать как бегство от текущих проблем. Так, в ночь на 8 января 1915 г. повесился ученик VI класса Екатерининско-Александринской Луганской мужской гимназии девятнадцатилетний Сергей Сахновский. Директор гимназии поручил помощнику классных наставников А. Альбрехту разобраться в причинах, и тот в рапорте сообщил со слов отца самоубийцы, священника Сахновского, что причиной стал его категорический отказ отпустить сына в действующую армию до сдачи экзаменов за VI класс, для чего священник Сахновский отобрал у сына паспорт. При этом отец не был против ухода сына на фронт после сдачи всех экзаменов, в связи с чем еще 23 декабря 1914 г. подал письменное прошение о своем согласии на допущение сына к испытаниям в январе и на поступление его добровольцем в армию. Сам же Сергей не только не подал письменное прошение о допущении его к ускоренным испытаниям, но даже устно не заявил о том администрации гимназии. Скорее всего, затея с уходом в армию была вызвана именно боязнью экзаменационных испытаний вкупе с домашними неурядицами. Как стало известно, священник Сахновский был вдов и один воспитывал шестерых несовершеннолетних детей. С Сергеем у него складывались самые сложные отношения. В рапорте о случившейся трагедии Альбрехт отмечал: «К сему должен добавить, что условия домашней жизни бывшего ученика 6‐го класса Сахновского вообще были в высшей степени неблагоприятны, и между отцом и сыном давно установились не столько молчаливые, сколько обостренные и даже враждебные отношения, о чем приходится слышать и от членов учебно-воспитательной корпорации, и от товарищей ученика, и от сторонних лиц»^[697]. Усугубляла обстановку и низкая успеваемость Сергея: в 1912 г. он был оставлен на второй год в IV классе, при переходе в V и VI классы имел «хвосты» по некоторым предметам; в его кондуите содержались замечания по поводу курения на улице, дурного поведения вне стен гимназии, общения с хулиганами. Мысль об уходе в армию добровольцем пришла Сергею сразу с началом войны, о чем он и начал упрашивать отца. Но Сахновский-старший был непреклонен и требовал от сына получить сначала свидетельство хотя бы за шесть классов.