Читать книгу - "Мистические культы Средневековья и Ренессанса - Владимир Ткаченко-Гильдебрандт"

Манес представлял Высшего Бога в неприступном свете, откуда Он управляет миром и работает во спасение душ посредством руководства Сына или Высшего Христа, Святого Духа и ангелов, зависимых от Бога^[702]. Следовательно, вовсе не Высший Христос, о котором говорил Манес, связан и пленен в материи, а это достоинство намного низшего порядка, называвшееся им страждущим Иисусом^[703]; тем не менее, в противоположность земному Иисусу, скованному в материи, секта дала имя небесного Иисуса первой эманации Бога, который живет как и Отец в небесной славе; он, по сути, и есть истинный Бог, а земной или страждущий Иисус только материя, в которой, в соответствии с верованиями Манеса, всегда существовал божественный луч, или, говоря точнее, присутствовала примесь божественной субстанции.

Итак, очевидно, что манихейский дуализм признавал двух Христов: одного высшего, обитающего в верховных областях света; другого – низшего, племенного и распятого в материи^[704].

Катарский дуализм признавал одинаково двух Христов^[705], но разрушал предположение Манеса, что был распят злой Христос, рожденный в Вифлееме; дуализм катаров распинал доброго и высшего Христа в невидимом мире, и это никак не меньше, чем аллюзия на крест света манихеев, желавших выразить подобной аллегорией присутствие материи даже внутри чистого света.

Манес учил, что земля под воздействием Духа^[706] заставляет прорастать и цвести растения. Мы исследовали этот миф и знаем, что речь здесь идет о METE, ВЫСШЕЙ ПРЕМУДРОСТИ или вселенской душе, присущей семи небесам или планетам в потенциях или эманациях, изученных нами по различным данным о представлениях валентиниан. Значит, катары-альбигойцы, несомненно, верили в некую таинственную концепцию земли, определяя ее в тех же самых терминах^[707]; но под тем предлогом, что добрый Бог не принимает никакого участия в происходящем на земле, они присваивали злому Богу, а вовсе не Святому Духу, как это делал Манес, власть заставлять прорастать и цвести даже самые полезные растения^[708].

Мы увидим, полнее познакомившись с приписываемым тамплиерам в актах папской инквизиции идолом^[709], что он скорее образ злого Бога катаров, нежели METE, в том числе и у Манеса.

Манихеи, катары и тамплиеры желали признавать только доброе начало смешанным со злым началом и, следовательно, Иисус Христос, воплотившись, мог осквернить свое божественное естество. Гностики и Манес повторяются в пресыщенности этим докетизмом, более завершенным у катаров и тамплиеров, нежели у их древних предшественников.

И на самом деле, Манихей Фавст утверждал, что все человеческие деяния Христа не что иное, как видимость^[710]; альбигойцы Пьера де Сернэ (Pierre de Cernai) повторяли с некоторыми гностиками, что высший Христос никогда ни пил, ни ел и ни воплощался: он проявился только духовно в личности Святого Апостола Павла^[711].

Катары у Бонакурса (Cathari de Bonacursus) говорили ту же самую вещь^[712]. Известно, посредством какой формулировки и каких деяний тамплиеры отрекались от Иисуса Христа^[713]… Единственная непоследовательность с их стороны, или скорее светлое раскрытие тайны их доктрины! С открытым миссалом они клялись на образе Того, Кого спешили оскорбить, они клялись, повторюсь, послушанию и неразглашению тайн Тампля^[714]; и в Страстную Пятницу они шли босыми ногами поклоняться кресту^[715]; они исповедовались священникам ордена и причащались трижды в год^[716]. Эти бедные благородные рыцари, отважные и великодушные, но легковерные и неграмотные, становились благодаря первой клятве рабами ордена, в который вступали^[717]; посредством же самой сатанинской из концепций, начальники и могущественные сановники ордена от его основания оказывались игрушками в отвратительной махинации манихейских доктрин, и самое суровое испытание, которое они навязывали неофитам во время посвящения, это сокрушение их веры и моральных норм; но к чести человечества и самих рыцарей, склонявших головы перед послушанием и приносивших мучительную жертву смирения, в них продолжали биться сердца и существовать воли^[718]; и какими бы ни были наивные сцены борьбы и безропотности, приведенные в неизданных документах, меня задел за живое характер правдивости этой блестящей публикации^[719].