Читать книгу - "Россия, которой не было. Загадки, версии, гипотезы - Александр Бушков"

Милый штришок, свидетельствующий о нравах той эпохи: москвичи частенько именовали рязанцев «полоумными людищами», а те, в свою очередь, любили говаривать, что «против московских трусов надобно брать не оружие, а веревки, чтобы вязать их».

Стоит ли удивляться, что сам Владимир Мономах, рассказывая о взятии Минска, в котором принимал участие, сознается: во взятом городе не осталось в живых «ни челядина, ни скотины»?

Между прочим, в глазах современников тех событий вся эта череда осад, захватов городов и безжалостного грабежа выглядела несколько иначе, чем в наших. Несмотря на писаные законы вроде «Русской правды» и «Салического кодекса», от Бискайского залива до Уральских гор действовало так называемое право обычая (в Италии – «сейзина», в Германии – «гевер»). Грубо говоря, свершившийся факт как раз и становился законным аргументом. Если у западноевропейского герцога или русского князя хватало сил захватить какой-то город – сие автоматически и давало ему права владения. С этим обычаем в свое время оказались бессильны справиться даже римские папы…

Доходило, как водится, до курьезов, когда некое событие, совершившись два-три раза, превращалось в обычай. В начале IX в., когда в королевских погребах однажды не хватило вина, несколько бочек попросили у монастыря Сен-Дени. А потом… стали требовать такое же количество каждый год в качестве обязательной повинности. Чтобы ее отменить, понадобился особый королевский указ…

В Ардре какой-то сеньор завел у себя медведя. Местные жители, которым нравилось смотреть, как мишка дерется с собаками, неосмотрительно предложили его кормить. Косолапый вскоре помер, но сеньор требовал, чтобы ему и впредь приносили пищу в таких же количествах. Неудивительно, что распространилась даже особая формула «о ненанесении ущерба»: когда король просил денег у вассалов, а епископ недолгого приюта у коллеги, тот, кого просили об услуге, непременно подсовывал на подпись договорчик со стандартным оборотом: «Оказываемая мною любезность не должна быть впоследствии обращена в постоянную повинность с моей стороны»…

Мы, кажется, отвлеклись… Вернемся к «татарам».

Итак, дополнительным аргументом в пользу того, что «вторжение» насквозь выдумано, является еще и то, что мнимое «вторжение» не внесло в русскую жизнь ничего нового. Все, что творилось при «татарах», существовало и раньше в той или иной форме. Нет ни малейших следов присутствия иного этноса, иных обычаев, иных правил, законов, установлений. Погромы, грабежи, клятвопреступления и убийства – всему этому с небывалой легкостью находятся аналоги в прежней русской истории. Вплоть до торговли пленниками.

А примеры особо отвратительных «татарских зверств» при ближайшем рассмотрении оказываются вымышленными. Как это было с В. Чивилихиным, сделавшим потрясающее открытие: оказывается, при осаде Козельска татары рубили павших на куски, вытапливали из них жир и этим жиром как раз спалили город…

Откуда же взял Чивилихин эти сенсационные факты?

Оказывается, позаимствовал из труда нашего старого знакомого, известного сказочника Плано Карпини. Это Карпини посреди прочих фантазий воткнул и такую: «…они обычно берут иногда жир людей, которых убивают, и выливают его в растопленном виде на дома, и везде, где огонь попадает на этот жир, он горит, так сказать, неугасимо».

О «неугасимости» человеческого жира – конечно же, наврано. Излишне добавлять, что ни один автор, кроме Карпини, о столь экстраординарном обычае «монголов» не сообщает.

Кстати говоря, обнаружились любопытные совпадения книги Матфея Парижского о «зверских нравах диких татар» и… древних пропагандистских трудов русских книжников о половцах. И там, и здесь «дикие кочевники» взахлеб пьют кровь, за обе щеки наворачивают человечину, едят собак, падаль, волков, лисиц… И там, и здесь не приводится никаких конкретных примеров – хотя бы раз назвали имя бедняги, которого «дикие кочевники» слопали по своему обычаю. Нет подробностей. Не уточняется, кого съели кочевники, где, когда и при каких обстоятельствах. Повторяю, сходство столь поразительное, что я отныне подозреваю, что Матфей попросту прочитал старые русские рукописи, зачеркнул повсюду «половцев» и вписал на их место «татар»…

Даже Чивилихин, ненавидевший «татаровей» столь люто, словно они спалили его собственную дачу и охально изобидели его собственную супругу, однажды расслабился интеллектом настолько, что вывел примечательные строки: «народная память хранила имена и деяния богатырей, олицетворявших сопротивление грабителям и захватчикам, которые слились в СОБИРАТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ «татар»…»

«Татар» заключил в кавычки не я, а Чивилихин, невзначай написавший истинную правду. Собирательный образ – в этих словах и кроется загадка…

А уважаемый мною Д. Иловайский написал следующее: «Жестокие пытки и кнут, затворничество женщин, грубое отношение высших к низшим, рабское низших к высшим и тому подобные черты, усилившиеся у нас с того времени, «суть несомненные черты татарского влияния».

Можно подумать, что Западная Европа, где фальшивомонетчиков варили в масле, заговорщиков разрывали на куски лошадьми, а малолетних детей вешали за мелкие кражи, когда-то переживала «татарское иго». Можно подумать, это «татары» пустили в обращение в Европе приветствие «сервус» (продержавшееся в иных странах до XX столетия), которое в буквальном переводе означает даже не «ваш слуга», а «ваш холоп». Можно подумать, в Европе «низшие» фамильярно хлопали «высших» по плечу, встретив на улице, а «высшие» угощали «низших» табачком и расспрашивали, как идут дела с уборкой брюквы…

(Зато я согласен с Иловайским в другой его фразе. Там, где он пишет, что татарское иго оставило следы своего влияния «и в некоторых государственных учреждениях». Вот здесь все верно. Экс-министр финансов Лифшиц – сущий баскак из русских сказаний. Вспомните удалое: «Надо делиться!» Ну чисто Иван Калита под стенами Новгорода. Немногим уступает и Евгений Ясин, во время своего визита в Красноярск в июле сего года заявивший с кровожадным простодушием ханского баскака: «Налоги надо ДРАТЬ с богатых. Возьмите, например, и опишите все коттеджи в Красноярске, и взимайте с владельцев налоги». Быть может, это у них генетическая память вещует? Баскак-прапрадедушка о себе заявил?)

Известна поэтическая легенда о трагической смерти юного княжича Владимира Юрьевича – перед штурмом Владимира-города «злые татаровья», взявшие княжича в плен, убили его на глазах осажденных. Эта легенда самым удивительным образом во многом перекликается с реальными обстоятельствами смерти одного из знатнейших чешских магнатов, Завиша Фалькенштейна. История его любви к королеве, столкновения с королем, история, где причудливо (как водилось в Средневековье) смешались измена, ратная храбрость, романтика и подлость, слишком длинна, чтобы ее тут пересказывать. Перейдем сразу к финалу.

В самом конце XIII в., когда Завиш попал в плен к людям короля, его долго возили по стране, объезжая один за другим замки родственников и друзей Фалькенштейна. И каждый раз повторялась одна и та же картина: неподалеку от стен палачи устанавливали плаху и призывали защитников замка сдаться, грозя, что в противном случае Завишу отрубят голову. Замки сдавались.