Читать книгу - "Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне - Леони Фрида"

Поминальную службу по испанской королеве провели 24 октября. Карл нарушил традицию, по которой монархи не присутствуют на подобных церемониях, и стоял, одетый в фиолетовое, рядом с матерью, укрытой обычной черной вуалью. Боль королевы-матери и печаль короля были очевидны и тронули всех. Но позволить себе горевать было слишком большой роскошью в тот час, когда будущее католицизма во Франции, да и самого дома Валуа были поставлены на карту. Екатерина собрала деньги из всех возможных источников, и сама, как бывало и прежде, щедро пожертвовала на общие цели. Она даже заложила драгоценности, оставленные ей незаконнорожденным «братом», давно убитым Алессандро. Козимо Медичи, герцог Флорентийский, страстно желая вернуть себе эти сокровища, торговался из-за их цены. Окруженная феодальными сеньорами, думавшими только о себе и своих интересах, с армией, которой руководил ее сын, семнадцатилетний желторотый юнец, при короле, слишком слабом, чтобы править долго, Екатерина — и это неудивительно — почувствовала себя изнуренной.

Суровая зима приостановила любые военные мероприятия. Одно сражение, уже запланированное, пришлось отложить, ибо гололед не давал кавалерии передвигаться и менять позиции. Ожидание принесло разговоры о мире, и настроение на совете изменилось в сторону компромиссов. Но на этот раз Екатерина жестоко подавляла все возможные рассуждения такого рода. Теперь победа должна быть окончательной. Алава, приехавший в Сен-Мор на аудиенцию, застал королеву в слезах и почти без сил. Она только что вернулась с заседания совета, продлившегося дольше обычного, из-за этого ей пришлось пропустить мессу, чего почти никогда не случалось. «Еще бы мне не выглядеть усталой, ведь я несу на своих плечах всю тяжесть правления, — сказала она послу. — Вы удивитесь, если узнаете, что сейчас произошло. Я не знаю, кому теперь можно доверять. Те, кого я считала полностью преданными королю, моему сыну, повернулись ко мне спиной и высказывают противоположные желания… Я возмущена поведением членов совета; все они требуют мира». В другой момент, снова поддавшись жалости к себе, королева-мать рассуждала о том, как повезло Елизавете Английской: «…все подданные королевства исповедуют одну с ней религию; во Франции же все иначе». Елизавета была бы польщена, окажись высказывания Екатерины верными, но в Англии многие волнения были еще впереди, ведь старой религии придерживалась значительная часть населения. Так или иначе, эти высказывания свидетельствуют о том, как было тяжело Екатерине в эти дни.

Королева продолжала работу и даже заплатила протестантскому принцу Оранскому, который привел большое войско в помощь гугенотам, чтобы он покинул страну. Это вызвало яростный протест со стороны испанского посла, хотя необходимого эффекта удалось добиться: большое число вражеских солдат покинули королевство. В Жуанвилле, фамильном гнезде Гизов, Екатерина нашла время для личных дел и попросила вдовствующую герцогиню Лотарингскую начать переговоры с императором, дабы устроить брак между Карлом и его дочерью Анной. Она надеялась получить ответ от императора Максимилиана, находясь в Меце, где проверяла ведение работ по фортификации, посещала цитадель и обходила бастионы. В числе прочих мероприятий по подготовке она посетила госпиталь — а это всегда было делом опасным — и вскоре после этого слегла с лихорадкой и болью по всей правой стороне тела.

Пока Екатерина лежала в беспамятстве, герцог Анжуйский готовился провести первый бой в своей жизни. В ночь перед этим Екатерина забылась в полусне-полубреду. Испугавшись, что мать умирает, Марго, Карл, Франсуа, герцог и герцогиня Лотарингские собрались вокруг ее кровати. Марго писала в своих мемуарах: «Она вскрикнула, не просыпаясь, как будто видела сражение при Жарнаке: „Смотрите, они бегут! Мой сын — победитель. Ах! Боже мой! Поднимите моего сына, он на земле! Смотрите, смотрите же — принц Конде мертв!" На следующую ночь король, уже уснувший, был разбужен новостью: при Жарнаке одержана победа! Он пошел к матери в одной ночной рубашке, накинув халат на плечи, и разбудил Екатерину, рассказав ей о битве. Все вышло так, как она и видела во сне. Королева-мать не могла сдержать радости: герцог Анжуйский, ее любимый сын, оказался победителем и защитником королевства. В церквях Меца пели «Те Deum», звонили колокола, а королева-мать начала медленно, но верно выздоравливать.

Сражение при Жарнаке, близ города Коньяк, стало знаменательным не только потому, что королевские войска одержали победу. В этом бою погиб пламенный вождь гугенотов, принц Луи Конде. Армия, номинально возглавляемая герцогом Анжуйским, де факто шла в бой под командованием преданного Екатерине маршала де Таванна. После того, как противник наконец сумел заставить Колиньи и его людей вступить в бой, 13 марта 1569 года, Конде, накануне ночью поранивший ногу, получил просьбу выступить на помощь Колиньи. По свидетельству наблюдавшего его гибель офицера и ученого, гугенота Агриппы д'Обинье, Конде неловко садился на коня и сломал поврежденную ногу, да так, что кость пронзила ткани и вышла над краем сапога. Несмотря на это, он вскричал: «Ради Господа встретиться с опасностью — благословение!» И добавил: «Храбрые и доблестные французы, вот момент, коего мы все ждали!» Затем он пустил коня в галоп, возглавив доблестную, но бесполезную атаку конницы.

Колиньи уже отменил просьбу о помощи, но новости не дошли до Конде в срок. Когда лошадь под ним убили, принц не сумел высвободиться из стремян: помешали доспехи и сломанная нога. Он оставил все попытки и поднял забрало, и солдаты, которым он сдался, по имени д'Аржан и Сен-Жан, узнали его. Д'Аржан сражался с Конде в Ангулеме, и принц спас его жизнь. Сен-Жан тоже знал его в лицо. Они посоветовали ему опустить забрало, дабы его не узнали другие, и это спасло бы ему жизнь. Но приблизившиеся гвардейцы герцога Анжуйского, во главе с капитаном Монтескье, остановились возле принца с криком: «Бей! Бей!» Конде повернулся к ним со словами: «Вам не спасти меня, д'Аржан». В это мгновение Монтескье выстрелил в Конде со спины, пуля попала в шею и вышла через правый глаз.

Герцог Анжуйский с ликованием встретил известие о смерти принца и своего родича. Его люди водрузили тело Конде на мула и провезли по округе, распевая с воплями и гиканьем: «Тот, кто мессы избегал, на спину к ослу попал!» Во времена Генриха II такие выходки были бы немыслимы. Предыдущее поколение очень высоко ценило древние традиции рыцарства. Каким резким контрастом выглядело поведение юного принца по сравнению с тем, когда совсем недавно Франсуа, герцог де Гиз, захватив Конде в плен после битвы при Дре, пригласил его пожить в своем доме и они вместе обедали. Теперь же, когда герцога Анжуйского спросили, как поступить с толпой прочих пленников, он небрежно бросил: «Прикончите их!» Это задание он поручил швейцарским наемникам. Такое поведение на поле боя говорит о том, что привычная учтивость и рыцарские традиции сменились жаждой мести в результате вопиющих актов насилия по отношению друг к другу во время религиозных войн. Ныне считается общепризнанным, что именно гражданские конфликты — религиозные или классовые — порождают более всего жестокостей, и французские войны являются в этом смысле весьма показательными.

Герцог Анжуйский нанес краткий визит своей семье и гордо объявил Карлу о своей победе, на что тот лишь бросил на брата полный злобной ревности взгляд. Генрих обыграл название города Mo (Maux), где Конде пытался захватить королевскую семью в плен, заявив брату: «Монсеньор, вы выиграли битву. Принц Конде мертв. Я сам видел его тело. Увы, бедняга причинил нам столько бед (tant de maux)!»