Читать книгу - "Самокрутка - Евгений Андреевич Салиас"

Победзинский покраснел.

— Ах, пане кохонку, это всё... Дело надо... Дело теперь...

— Я не поеду, батюшка, лгать не стану и на всю гвардию срамиться не стану. Во свидетели, как Шипов, я бы пошёл и сказал бы всё по совести, но в доносчики? Хуже того — не быв доносчиком — теперь им назваться, не могу...

— Так ты Анюту пожалей! Каково ей будет в Сибири! — заплакал князь. — Анюта, ты проси... Пожалейте сами себя и меня...

— Нет, батюшка. Лгать и обманывать нечестно, а обманывать таких лиц, как граф... то тогда и царицу стало быть тоже можно обмануть... Нет... Оставьте, пускай Борю опять берут, а я всё приготовлю, чтобы за ним...

И Анюта, мертвенно бледная, чтобы прекратить разговор, едва передвигаясь — пошла из комнаты отца. Борис, опустив глаза, двинулся за ней.

Князь ухватился за голову и сидел как поражённый и раздавленный.

Капитан был тоже как потерянный и глаза его дико бегали по комнате без смысла и сознания.

Князь вдруг поднял голову. Он обернулся к капитану и поглядел на него так странно, что Победзинский оробел.

"Сошёл с ума!" — подумал он.

— Капитан... Я поеду! Я скажу! — глухо выговорил князь.

— Что? Вы? Куда?

— Я поеду... Я князь Лубянский. Артамон Лубянский... Я никогда не лгал — и мне должны верить. Я поеду и скажу Орлову!

— Да это не то... — пробормотал Победзинский.

— Нет — то! — крикнул князь.

— Вы не ответчик за внука. Он должен сам заявить, что приезжал тогда к Григорью Григорьевичу с нарочитой целью выдать с головой смутителей государственных. Его самоличное признание и подтверждение моих слов — важно. А вам г. генеральс-адъютант не поверит.

— Мне? Князю Лубянскому? Не ври, капитан! Не бреши! Вот что...

— Пане ксенжу... Я знаю графа Григорья Григор...

— И я знаю графов Орловых!.. — воскликнул князь... — Знаю какая в них кровь течёт...

— Какая кровь?! Тут, пане ксенжу, не кровь... Я даже не понимаю... Что кровь...

— Да? Ты, шляхтич из хлопов, не понимаешь. Какая кровь? Дворянская! Это раз... А второе сказывать буду — кровь Григория Иваныча покойника, их родителя... Вот не неё моя надежда... Я на Орловскую кровь уповаю!..

Капитан ничего не понимал и начинал думать, что старый князь от горя свихнулся в мыслях и словах.

Наступило минутное молчание. Князь глубоко задумался и, облокотясь на стол, положил голову на руки. Он дышал неровно и старые глаза его горели и искрились не хуже, чем у его "Крымки" дочери, когда она волновалась.

— Но если г. сержант, — заговорил капитан тревожно, — поедет после вас к графу и откажется от ваших слов. Он чудак.

— Нет, капитан, он не чудак. Так прозывать его не надо... Есть два разбора карт игральных, с глянцем и без глянца... И люди-человеки тоже на два покроя... с глянцем и без глянца. Вот ваша братья, капитан, прозывает нашего брата — чудаками.

"Совсем рехнулся! — подумал Победзинский. — Карты приплетает... С глянцем... Без глянца..."

— А мы, я и Борис, а с нами и дворяне Орловы одного разбора... Мы друг дружку поймём... Да, я верю, что г. генеральс-адъютант меня поймём...

И князь, ударив кулаком по столу, встал почти с отвагой на лице.

— Божуся я вам Маткой Божьей... — уныло проговорил Победзинский. — Божуся, пане ксенжу, что г. сержант откажется... Скажет графу, что вы всё неправду говорили... Поедет сам к графу и всю правду раскроет... тогда и вас потянут в суд за обман.

— Не бреши, капитан... Я расскажу что знаю, про всё, а Борис подтвердит и пояснит. Обмана никакого не будет. Ну, прости, ступай откуда пришёл. Нечего нам из пустого в порожнее переливать...

Капитан хотел говорить и усовещевать князя, но старик показал ему на двери. Победзинский вышел как потерянный, будто чуя беду...

XXIII

Чрез два дня князь Лубянский выхлопотал себе чрез графа Ивана Григорьевича особую аудиенцию у генеральс-адъютанта по весьма важному делу, как просил он доложить...

Ещё чрез три дня, в назначенный графом час, около полудня — парадная колымага парадных коней выезжала из ворот дома московского "загадчика". Сам князь сидел одетый в свой парадный костюм лиловатого атласа с золотым шитьём, в тщательно напудренном и завитом парике. Только лицо его, бледное, тревожное, и унылый взгляд старых глаз не соответствовали этому параду.

Князь, измученный душевно за последнее время, теперь был особенно взволнован, так как свидание с Орловым должно было окончательно и бесповоротно решить судьбу его дочери и его собственную, вполне зависящие от судьбы Борщёва. Или спокойное, счастливое существование в Москве, или Сибирь!

Экипаж князя направился в Китай-городу, но обогнул его, объехал Кремль и остановился у часовни Иверской Божьей Матери. Боярин вышел, заказал молебен и долго горячо молился на коленях, прося "Заступницу" помиловать, "заступить" невинных пред кознями злых людей, направить волю сильных людей, от которых зависит их судьба — на правду и добро...

Когда боярин, приложившись к иконе, вышел и сел снова в колымагу — ему почудилось, что его дело совсем не такое страшное, пагубное.

"Как же это невинным идти в Сибирь! — думал он. — Быть сего не может! Бог-то — на что же на небеси?" И более спокойный, уже приготовляя свою речь, которую он скажет любимцу государыни, князь бодро выглядывал из окна кареты.

У подъезда генеральс-адъютанта стояло пропасть разнородных экипажей, несколько офицерских лошадей держали под уздцы денщики, или водили по площади.

Когда князь объявил своё имя придворным лакеям, они вызвали молодого офицера, который в свою очередь попросил князя "пожаловать" и провёл его в особую, небольшую комнату, где не было никого.

— Граф Григорий Григорьевич приказал, — вымолвил офицер, — проводить вас сюда, отдельно от всех прочих лиц. Это не приёмная, а уборная графа... Но здесь удобнее беседовать...

— Всё равно... Всё равно... — пролепетал князь, как бы снова смущаясь близости минуты, в которую всё должно решиться.

Князь остался один, чутко прислушиваясь и ожидая звука шагов и появления юного, вновь народившегося вельможи русского государства — о добродушии которого уже ходили слухи...

— Никакой важности! Добрая душа! Нараспашку! — говорилось в Москве.

Прошло около часу