Читать книгу - "История руссов. Славяне или норманны? - Сергей Лесной"

Мы же напомним Томсену и всем тем, кто слепо ему верит, что Петр I нанимал лично для работы в России во время его пребывания в Англии и Голландии сотни англичан, голландцев и немцев (но не шведов, ибо это были лютые враги), т. е. людей, в родном языке которых имеется слово «стул». Ясно, что оно заимствовано от них, а не от шведов с их «stol».

Слово «кнут» Томсен считает происходящим от старо-норвежского «knutr» или старошведского «knuter» Но он забывает или вообще не знает, что в древнерусском языке слова «кнут» не было, было слово «батог». Следовательно, это слово могло появиться в русском языке уже после варягов. Однако есть данные, что слово «кнут» заимствовано не из Скандинавии, влияние которой во все времена было слабым по сравнению с влиянием других западных соседей, а из Германии.

В английском языке имеется слово «knout» с тем же значением, но произношение его («наут») заставляет отбросить его происхождение из Англии. Зато в немецком языке мы имеем «die Knute». Принимая во внимание огромное количество слов, заимствованных русскими из Германии в области езды (например названия экипажей и их частей — «Droschke» — дрожки, «Stelwaag» — штельвага и т. д.), а также употребление слова «кнут» в Польше, в немецком происхождении этого слова сомневаться не приходится. И скандинавское, и немецкое слово несомненно одного корня, но общение Руси с Германией всегда было во много раз теснее, чем со Швецией.

Слово «лава» никак не может быть принято за скандинавское. Это настолько обычный предмет в доме крестьянина, заменяющий стулья, что уже теоретически нельзя признать за ним его иностранного происхождения. В таком случае и пол, потолок, дверь, окно, стол должны быть иноземного происхождения.

Если оно общее для разных языков даже из разных групп, — это только говорит о его глубокой древности и общем его происхождении из праязыка.

Слово «лава» существует не только в русском, украинском, белорусском, но и польском и чешском языках; несомненно имеется оно и у других славян, которые с варягами не сталкивались.

Не лишено значения и то, что о нем Томсен пишет: «= шведское lafve?» Если уже он сам ставит знак вопроса, следовательно, сомневается в достоверности, то нам остается только присоединиться к его мнению.

Другое аналогичное слово — «скиба». По Томсену, это шведское «skifva» и означает «кусок хлеба». Кусок хлеба, его отрезок, — это столь основная, обычная вещь домашнего обихода, что считать его заимствованным из чужого языка просто нелепо. Здесь яркий пример полной беспредметности суждений гуманитаристов.

Слово «скибка» в русском народном языке нам лично не встречалось, зато оно весьма обычно в украинском (признак архаичности!). Слово это чисто народное и в обычных словарях не встречается. Бытует оно и в Польше.

Означает оно по-русски не совсем то, что думает Томсен, — это не просто кусок хлеба, а кусок округлого хлеба, каравая или вообще округлого предмета, кусок полулунной или серповидной формы. Никто не назовет скибой кусок четырехугольного хлеба или кусок, просто выломанный рукой. Зато говорят: «скибка» арбуза, дыни, тыквы и т. д.

«Поскепани шеломы Оварьскыи» в «Слове о полку Игореве» генетически близко (скибка, скепка, щепка и т. д.), причем речь идет опять-таки о частях полукруглого шлема, разваливающегося от удара на полулунные или серповидные части. В Польше «скибка» — также полоса земли, отворачиваемая плугом набок.

Следующее слово: «рюза» или «рюжа», означающее особый род сети. Слово это совершенно неизвестно в русском литературном языке, неизвестно оно и в народе или других местных говорах.

По Томсену, оно = шведскому «rysia» или финскому «rysa». Заимствование русскими этого слова от шведов чрезвычайно сомнительно, — ведь они испокон веков соседили с финнами, имеющими это слово, а не со шведами. Наконец, надо доказать, что это слово взято русскими во времена варягов, а не позже. Об этом, конечно, Томсен совершенно не думает.

Не исключена возможность, что слово это заимствовано всеми тремя упомянутыми народами у соседнего четвертого, например, у лопарей, лапландцев.

Полное его отсутствие на всем остальном протяжении России говорит ясно о его узком, местном значении. Его нет именно там, где были варяги: ни в Киеве, ни в Новгороде. Слово это безусловно должно быть исключено из списка скандинавских слов.

Далее идет слово «луда». Томсен производит его от древне-норвежского «lodi» (совершенно ясно, что это разные слова!), что означает особого рода шубу. Слова с таким значением ни в древнерусском, ни в современном русском языке нет.

Современное русское слово «луда» означает совсем иное: «лудить посуду», т. е. покрывать посуду слоем металла.

Что же касается древнерусского языка, то упоминание о том, что Якун Слепой, будучи разбит, бежал, «потеряв золотую луду», вовсе не значит, что он потерял золотую или золоченую шубу (таких шуб не бывает), а, очевидно, золоченый кусок металла или материи, прикрывавших его отсутствующий глаз. Из этого видно, что включение этого слова в число скандинавских основано просто на недоразумении.

Далее: слово «кербь» совершенно неизвестно в русском литературном языке, как узко специальное. Оно якобы означает «пучок льна». По Томсену, оно происходит от старонорвежского «kerf», «kjarf» или шведского «kärfve», что означает вообще «пучок».

И здесь у Томсена опять огрех; а как называют пучок льна немцы, финны, эстонцы, латвийцы, литовцы, поляки и т. д.? Ответа нет. Так как влияние варягов распространялось на всю Русь, где всюду культивировался лен, то почему слово это уцелело только в местном говоре? Его совершенно не знают на всем остальном пространстве России, и, что особо знаменательно, оно вовсе неизвестно на Украине.

С другой стороны, если это слово заимствованное, то такой иностранный термин мог появиться в местном говоре только как результат постоянной и значительной торговли льном со Скандинавией. Это могло относиться только к эпохе 200–300 лет тому назад, когда начала существовать большая регулярная торговля продуктами сельского хозяйства. Во времена же варягов подобная торговля, по всей видимости, совершенно отсутствовала: страны жили хозяйством, удовлетворявшим местные нужды, и торговля шла главным образом предметами роскоши.

Таким образом, слово «кербь» — слово неизвестного происхождения, весьма узкого значения, существует только в местном говоре и, по всей вероятности, слово новое, а не времени варягов.

Переходим к слову «шнека», безусловно не русскому, а скандинавскому. Оно упоминается в летописях, а также и поныне в областях, где приходится иметь дело с этим особого типа морским судном, выработанным скандинавами главным образом для морской рыбной ловли.

Слово это, очевидно, от старонорвежского «snekkja», заимствовано издавна и другими народами: старофранцузское «esneque», латинское (Средних веков) — «isnechia» и т. д. Оно стало почти международным, и мы никак не можем видеть в нем специального влияния на Русь. Слово это бытует только в Балтийском море и по побережью Ледовитого океана, во внутренних же водах и иных морях России оно совершенно отсутствует. Это говорит об узком местном значении слова и что оно русским считаться не может. Это «влияние» на Русь такого же порядка, как влияние Тибета на Россию: страну мы называем «Тибет», столицу — «Лхаса», главу государства «далай-лама» и т. д.