Читать книгу - "Гардемарины. Свидание в Санкт-Петербурге - Нина Соротокина"

Лядащев дернул за уголок закладки в старом атласе скорее машинально, чем обдуманно, хотя импульс, или побуждение, или толчок — назовите, как хотите — был вызвал тем, что бумага узнаваема — рыхлая, желтоватая… Записка без подписи. Он успел схватить взглядом только последнее слово «уничтожить», как дверь за его спиной отворилась. Он круто повернулся и склонился в поклоне, запихивая записку в карман.

— Простите, Анастасия Павловна, что беспокою вас в столь позднее время, но обстоятельства чрезвычайные заставили меня посетить ваш дом.

— Зачем?

Анастасия стояла в дверях. Закутанная в черную шерстяную шаль, она мелко дрожала. В комнате было душно, а ее бил озноб. «Она и впрямь больна, — пронеслось в голове у Лядащева, — но как хороша! Иных женщин горе красит больше, чем радость. Это ли не парадокс?»

— Расскажите мне, как произошел арест. Какая вина вменяется Александру?

— Зачем? — еще раз повторила Анастасия надменно и даже, кажется, топнула ногой.

Лядащеву показалось, что он стал меньше ростом, и подумалось вдруг, что он целый день мотался по городу, башмаки на нем пыльные, камзол смят, а верхняя пуговица висит на нитке, если вообще не оторвалась.

— Я хочу помочь Саше, — сказал он как можно мягче и ощупал пуговицу — пока на месте.

— Вначале вы его арестовываете, а потом хотите помочь?

— Помилуйте, я-то здесь при чем? Я давно не служу в этом ведомстве.

— Кто вас там разберет, кто служит, а кто по доброй воле, так сказать, бескорыстно играет в сыск. — Она не села, рухнула в кресло, закрылась платком с головой, так что осталось видно только обескровленное лицо ее с огромными блестящими глазами.

Хорошо, она расскажет… Как Саша вернулся домой, она не видела, он сразу прошел в гардеробную, переодеться.

— Откуда Саша вернулся домой? И зачем ему понадобилось переодеваться? Он куда-нибудь спешил?

Ах, не перебивайте! Она не знает, откуда он пришел и куда собирался. Она спала, ее разбудили. В гардеробной лакей передал Саше его, Лядащева, записку. Нет, Саша ничего не сказал, только смял ее вот эдак… И тут пришли драгуны.

Потом она умолкла и долго молчала, словно не могла сосредоточиться, и все хмурилась, грызла кисти платка, выплевывала с брезгливостью нитки. Лядащев терпеливо ждал.

Она рассказала Лядащеву все, как было, только упустила детали, но в них-то все и скрыто. Саша вошел в дом с черного хода. Его камзол был чист, но после боя его не оставляло чувство, что он весь с головы до пят забрызган кровью. Он поднялся на второй этаж, никого не встретив по дороге. Рукомой был полон воды. Анастасия появилась в тот момент, когда он мыл лицо и шею.

— Наконец-то! Где ты был? Ты знаешь, мне не по силам одиночество! Мне плохо, плохо! Утром служба, а вечером?..

— Свершилось, — коротко бросил Саша. — Мы освободили Никиту.

— Боже мой! Вы напали на мызу? Но как ты не подумал обо мне? В такое время! Последствия вашей беспечности могут быть самыми страшными. — Где-то она уже слышала эту фразу, ах да, записка от Лядащева.

Саша прочитал ее мгновенно.

— Вы поете в один голос, — сказал он насмешливо и зло.

Внизу в прихожей вдруг раздались громкие мужские голоса. Никто в доме не позволял себе разговаривать подобным тоном, а эти спорящие и приказывающие, казалось, имели право орать в полный голос. До них долетела фраза: «Именем закона!» Анастасия с ужасом посмотрела на мужа.

— Выйди к ним, — быстро сказал Саша. — Я спал. Теперь собираюсь идти по делам службы. Задержи их…

Его арестовали в тот момент, когда, стоя перед зеркалом в нижнем белье, он примерял новый, серебром шитый камзол из тафты. Саша решил не разыгрывать излишнего удивления.

— Вы позволите мне одеться, господа?

Ему было позволено. Он сменил камзол на более практичный суконный, под присмотром солдат неторопливо, с помощью камердинера облачился в чулки, кюлоты, башмаки и прочее. В продолжение всей сцены Анастасия безмолвно стояла в дверях, и Саше вспомнилась удивительно стройная елочка в отцовской тульской усадьбе. Детьми они водили вокруг нее хороводы. Потом ее, кажется, срубили. Нищие Беловы мало ценили красоту, во всем видя надобность. Пошла елочка на дрова: зима в ту пору была лютой.

— Я могу попрощаться? — В вежливости Саши проглядывало презрение к представителям закона.

Анастасия припала к Саше, но тут же отстранилась и, глядя офицеру в глаза, спросила строго:

— А что будет со мной?

— Специальных распоряжений относительно вас пока не получено, однако указано, чтобы вы столицу в своих видах отнюдь не оставляли и, пребывая в собственном доме, ждали высочайшего указа.

Потом она перекрестила мужа быстро… Все, увели…

— Что же вы молчите, Анастасия Павловна? — не выдержал Лядащев.

— Мне больше нечего рассказать вам. Все аресты похожи один на другой. Вы же знаете.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы разобраться в этой нелепости. Но вы со своей стороны должны донести до государыни…

— Я не донесу, — перебила его Анастасия. — Мне запрещено являться ко двору.

Ночью Лядащев долго не мог уснуть на широком супружеском ложе. Аноним и добровольный помощник Оленева одно и то же лицо — Бестужев-младший, это ясно. Далее… Если Сашка не имеет отношения к нападению на мызу и Оленева похитили прусские шпионы, как изволит утверждать наш колченогий друг, то князь действительно испачкался в политической грязи. Будем считать это утверждением первым.

Ягужинская получила отставку (каких трудов стоило ему выдавить из нее эти сведения!) после того, как Сашка спас великую княгиню. Это вторая чушь и невероятность. На Белова начнут сейчас вешать все обвинения, которые в свое время предъявляли Оленеву, то есть убийство Гольденберга и шпионаж. Это третье утверждение, и оно вполне вероятно. Утверждение четвертое — ты окончательно запутался, Василий Лядащев!

А потом он уснул и увидел во сне странный предмет, некое сооружение, похожее на станок для плетения кружев. Из сооружения торчали разноцветные нитки, каждая из которых была как бы чья-то судьба или сюжет, а он должен был подобно крепостной девке сплести из этих ниток некий разумный и понятный узор. Василию Федоровичу было очень стыдно заниматься этим женским делом, но, понимая всю неотвратимость, он вроде бы готов был приступить…

В этот момент в ушах прозвучал поганенький смех Дементия Палыча, и голос его насмешливо произнес: «А коклюшки где? Нет коклюшек!»

Фу, гадость какая! Он немедленно проснулся, попил воды и сказал себе внятно: «Режьте меня, но Оленева выкрали гардемарины! Больше некому! Только хватит ли у Сашки ума это отрицать?»